Но оно произошло.
Без звука, без щелчка ошейник раскрылся — и упал перед волшебником… Лопнул обруч, истаяли кандалы, в прах рассыпались оковы… Белый маг покачнулся и оперся рукой на край стола — слишком долго он пробыл Шарки, чтобы вот так в одно мгновение вновь стать Саруманом и справиться с нахлынувшим вихрем полузабытых ощущений, мыслей и чувств…
Гарх испуганно вскрикнул.
Тёмная груда на полу неуверенно шевельнулась.
Вздымаясь, медленно приподнялась, точно втягивая, всасывая в себя копившуюся в углах помещения густую Тьму, обрастая ей, как обрастает плотью голый костяк скелета. Подняла, протянула к магу подергивающуюся призрачную «руку» в жесте нетерпеливом и жадном, не то требовательном, не то возмущенно-умоляющем.
— Верни Кольцо, с-сволоччь… Верни-и!.. Ты… пожалеешшшь…
Шелестящий голос назгула был страшен — начавшись с неслышного шепота, он поднялся почти до пронзительного, невыносимого человеческим ухом визга, и вновь упал до неразборчивого сдавленного шипения — но слышались в этом ужасающем полувопле-полустоне не столько ярость и угроза, сколько страдание и тоска… Саруман не дрогнул и не отступил, он был пьян от осознания вновь обретенной Силы — так горький выпивоха после вынужденного воздержания хмелеет от одного только запаха вожделенного зелья, — и голова у него шла поистине кру́гом, тело было лёгким, как будто налитым горячими пара́ми, даже боль в раздавленных пальцах притупилась до степени совершенно ничтожной и не стоящей никакого внимания.
— Пожалею, да ну? Ты думаешь, я боюсь тебя и твоего хозяина, мерзкая ты тварь? На́, подавись! — Кольцо потяжелело в его руке, оплетенное нитями развоплощающих чар. Саруман швырнул его в Кхамула, точно тяжёлый камень, и назгул взвыл еще ужаснее, чем раньше, если только это было возможно; вопль его поднялся до самого высокого замкового шпиля и, должно быть, заставил содрогнуться до основания всю Крепость. Назгульское кольцо вспыхнуло, всосалось в поднявшийся перед Саруманом сгусток Тьмы, черный, как дыра в ткани мироздания; он секунду-другую висел в воздухе, распространяя вокруг холод и страх — но какие-то для Белого мага зыбкие и малоубедительные, — потом поднялся выше и исчез, бесследно истаял под потолком, рассеялся бесцветным призрачным дымом. Траурное одеяние назгула упало на пол, пустое, как сброшенная змеиная кожа, негромко звякнул о камни стальной меч в тёмных ножнах.
Белый маг тяжело перевел дух. Вот и все… Все было кончено. Поле боя в этой недолгой схватке осталось за ним.
Но почивать на лаврах было некогда.
— Надо убираться! — подал голос из-под стола благоразумный Гарх. — Сейчас здесь будут другие…
С этим спорить не приходилось.
— Ты прав. Кочерги на всех не хватит. — Саруман, секунду поразмыслив, поднял оставшийся на память от Кхамула тяжелый плащ с капюшоном и набросил его на плечи, привесил к поясу меч — пренебрегать оружием определённо не следовало. Окинул взглядом тёмную каморку, торопливо пошарил по полкам и ящикам стола, пряча в поясную сумку и рассовывая по карманам какие-то заметки и записи.
— Быстрее! — Гарх с тревогой оглядывался, нетерпеливо подскакивая на краю стола. Ему казалось, будто он уже слышит воинственные клики, бряцанье оружия и топот приближающихся врагов… доносящийся, впрочем, не столько из недр Крепости, сколько из дремучих уголков его не на шутку разыгравшегося воображения. Обитатели Замка были слишком привычны к жутким назгульским воплям и слишком старались держаться от визгунов подальше, чтобы без прямого приказа, на свой страх и риск заинтересоваться происходящим.
— Успеем, — процедил Саруман. И отрывисто усмехнулся: — Пусть-ка попробуют меня сейчас задержать, я им за все хорошее уплачу с процентами. А господин Кхамул нас в ближайшее время не побеспокоит… кстати, он любезно предоставил нам в пользование не только свое снаряжение, но и коня.
***
Черный, как смоль, жеребец назгула действительно все так же стоял, привязанный к столбику крыльца — он был ладный и крепкий, самый что ни на есть живой и настоящий, из плоти и крови. Он покосился на мага безо всякой приязни, ударил копытом и тревожно всхрапнул, когда Саруман сделал попытку к нему приблизиться.
— Спокойнее, дружище, — пробормотал Шарки. — Здесь все свои. Или от меня в недостаточной мере разит мертвечиной?