— Следует полагать все, что угодно, — яростно оборвал Саруман. — Я даже не знаю, жив ли он сейчас!
Гэндальф и Келеборн быстро переглянулись.
— Значит, есть надежда… — эльф запнулся.
— На что? — с вызовом спросил Белый маг. — На то, что он сгинул где-то на болотах?
— В сложившихся обстоятельствах это было бы для него лучшим выходом, я думаю, ты сам это осознаешь, — чуть помедлив, отозвался Келеборн. — Да и для нас — тоже… И я, конечно, понимаю, Саруман, что длительное пребывание среди орков ни для кого не проходит бесследно, но ты нас весьма обяжешь, если впредь все же будешь сохранять хладнокровие и держать себя в руках. Мне жаль, что с твоим мальчишкой… так получилось, но вряд ли мы сейчас можем что-то с этим поделать. Нам теперь стоило бы подумать не о том, что с ним стряслось, а о том, что́ предпринять в случае, если развитие событий пойдёт по худшему варианту.
Саруман молчал. Сидел, поставив локти на стол и уперевшись лбом в сцепленные «замочком» пальцы, подпирая голову руками, словно боясь вот-вот уронить её на столешницу.
— Ладно, ты прав. Мне нужно прийти в себя. Мне слишком долго пришлось… чувствовать себя водой. — Он рывком поднялся и отступил, отвернулся к окну, то ли наблюдая за тем, что происходит во дворе, где Смоки с невинным видом гонял по загону испуганных кур, то ли просто не желая встречаться с собеседниками взглядом. — Ты отправил гонцов в Ривенделл и Серые Гавани? — спросил он через плечо.
— Да, — сказал Келеборн, — Элронд будет здесь на следующей неделе. Нам нужно собраться в Лориэне и обсудить… все произошедшее.
— Хорошо. К этому времени, полагаю, удастся выяснить, что там все-таки случилось на болотах и чего нам ждать в ближайшее время.
— Ты что, беднягу Гарха вновь отправил на разведку? Туда, в Замок? — негромко спросил Гэндальф. — Чтобы, гм, узнать ответы на насущные вопросы?
Белый маг быстро обернулся:
— А ты склонен полагать это очередным безрассудством?
— Н-нет… Я склонен верить, что твой ворон во всяком случае будет достаточно осторожен.
Саруман по-прежнему стоял возле окна, и в луче света, падающем со двора, не видно было его лица.
— Я уже не знаю, на что надеяться, Гэндальф, и во что верить… и существуют ли ответы на те вопросы, которые я себе задаю. А Гарх… будет осторожен, да. Этот старый валенок — кажется, единственный из тех, на кого я сейчас действительно могу полностью положиться.
***
Обыск оставил на внутренностях лекарской каморки явственный след. Дверцы шкафчиков были распахнуты, занавеси сорваны, лавки опрокинуты и брошены как попало, даже вода из чана оказалась вылита — искали, что ли, улики на дне посудины? — только рядом на полу темнела одинокая лужица. В столешницу был воткнут зубчатый хирургический крючок — так глубоко и основательно, что Гэдж с трудом сумел его выдернуть.
Эорлим смотрел недоверчиво. Ничего хорошего он уже давно и ни от кого не ждал.
Гэдж нашёл на полке остатки мази из цикуты — лекарства и снадобья, к счастью, при обыске не пострадали, по крайней мере, бо́льшая их часть, — и обильно смазал ею распухшую эорлимову пясть. Осторожно прощупал воспаленный палец.
— Болит?
— А ты как думаешь? — нервно огрызнулся Эорлим. — Конечно, болит!
— Было бы хуже, если бы не болело, — сухо сказал Гэдж. — Омертвение тканей, по крайней мере, ещё не началось. — Он взял ланцет, прокалил его над огнём свечи, вскрыл гнойник — аккуратно, как по-писаному, — вычистил рану и присыпал её порошком из зелёной плесени. Эорлим терпеливо сносил все манипуляции, лишь всхлипывал временами и тоненько подвывал сквозь сжатые зубы. Мазь из цикуты слегка «заморозила» его раздувшуюся кисть, но, как ни старался Гэдж действовать осторожно, чуть ли не ласково, воспаленная плоть отзывалась на любое прикосновение ланцета и рук лекаря дергающей болью.
— Ты из Рохана? — спросил Гэдж. Не то чтобы его сильно интересовал ответ — белобрысая масть бедолаги говорила сама за себя, — но надо было чем-то отвлечь парня от упоения собственной ролью безвинного мученика.
Перекошенное лицо Эорлима болезненно передернулось.
— Ну, из Рохана, — пробурчал он. — А тебе какое дело?
— Просто спросил, — пробормотал Гэдж, — спросить нельзя? Придёшь завтра на перевязку, — добавил он, закрыв рану корпией, завернутой в льняной лоскут и пропитанной коричневым раствором. — И смотри не отлынивай! От этого твоё будущее зависит, понял?
«И моё тоже», — добавил он про себя. Интересно, что́ именно визгун имел в виду под намёками на «если заслужишь»? Чем вообще можно было «заслужить» милость Башни, уж не успешной же попыткой оставить вшивого кузнечного подмастерья при полном наборе конечностей?