Гэдж молчал. Льдина у него внутри выросла и заполнила собой всё закоулки его существа — твёрдая и непробиваемая, как огромный алмаз.
Назгул резко поднялся и стоял перед ним — высокий, черный, безликий, истинный страж и столп темноты, воплощение неминуемой кары за прошлые, настоящие и будущие грехи.
— И запомни: полное и точное выполнение приказов и предписаний — верный залог здоровья и долгой благополучной жизни под покровительством сурового, но справедливого владыки, — произнес он жестко и холодно, и в голосе его захлопнувшимся капканом лязгнул металл. — Мы всегда поощряем и щедро награждаем тех, кто служит Крепости верой и правдой. Но не пытайся бузить, нарушать заведенные порядки или выказывать непочтение местным законам, иначе тебя будет ждать даже не ужасный конец — сущий ужас без конца… участь неминуемая и более худшая, нежели смерть. Я полагаю, ты это понимаешь?
Он не утруждал себя ожиданием ответа — молча повернулся и вышел, оставив Гэджа в бессильном оцепенении смотреть на огонь в печке. Огонь, который не в силах был Гэджа ни согреть, ни окутать теплом, ни растопить чудовищную ледяную глыбу, с недавнего времени образовавшуюся в его смятенной душе.
***
— Что ж… Если подумать… Быть может, всё не так уж и плохо, и Гэдж на самом деле сделал правильный выбор. В Крепости он, по крайней мере, действительно будет востребован и при деле. Нет, он не пропадёт… У него достаточно знаний и умений, чтобы стать неплохим лекарем… А опыт придёт со временем. Только… — Саруман замолчал.
— Только что? — спросил Гэндальф негромко.
Белый маг медлил с ответом. Он мрачно расхаживал по горнице, опустив голову на грудь и рассеянно потирая здоровой рукой перебинтованные пальцы. Остановился, будто натолкнувшись на невидимую стену, посмотрел на ошейник, лежащий на печной полке, — тот, который прихватил при бегстве из Крепости, — вгляделся в него так сосредоточенно и пытливо, словно пытался прочесть на его гладком сером боку ответы на невысказанные вопросы.
— В Замке Гэдж не сумеет остаться прежним… тем, кем мы его знали. И таким, каким я хотел бы его видеть.
— И это станет большой потерей?
— Для Гэджа — вероятно, нет… хочу на это надеяться, по крайней мере. Для меня — да.
Гэндальф, сидевший на лавке в глубине горницы, задумчиво посасывал пустую трубку. Запасы курительного зелья в закромах Росгобела, увы, оказались не безграничны.
— И что теперь? Ты предлагаешь поставить точку и обо всем этом просто забыть?
Саруман метнул на него быстрый взгляд.
— О чем «этом»?
— О когда-то начатом тобой «изыскании». В сущности, раз уж судьба Гэджа окончательно решена, ничто тебе не мешает сейчас вернуться в Изенгард и записать в своём дневнике… или где ты там ведёшь записи… что твой в недобрый час затеянный «любопытный опыт» по не зависящим от тебя причинам пришлось оборвать, так толком и не окончив. Что пятнадцать лет кропотливых трудов вылепить из орка человека ни к чему, в общем, не привели — испытуемый предпочёл вернуться в более подходящую для него среду. Что на исход предпринятой попытки оказало непредвиденное влияние неучтенное, неблагоприятное стечение обстоятельств. Что, гм, исходный материал оказался подобран неудачно. Что твой подопытный…
— Прекрати! — Белый маг едва слышно скрипнул зубами.
Где-то за окном, во дворе, требовательно мекала коза и уютно, как овсяная каша, кипящая на огне, клохтали куры. «Плин-нк!» — доносилось из дальнего угла. «Блин-нк!» «Плин-нк!» Это Смоки нашёл плохо закрепленную лозу в плетне и теперь развлекался тем, что оттягивал прут лапой, а потом резко отпускал, прислушиваясь к производимым звукам и удовлетворённо урча в унисон. Что-то уныло-назидательным тоном прокаркал восседавший на плетне Гарх, но Смоки продолжал музицировать как ни в чем не бывало: «Блинк!» «Блин-нк!»
— Поразительное у тебя умение влезать в чужую душу, Серый, — вполголоса, не глядя на собеседника, процедил Саруман. — Топтаться там грязными сапогами, заглядывать во все углы… оценивать, так сказать, богатство убранства и вид из окон… проверять, не слишком ли тонки стены, не течёт ли крыша… Пусть душа моя — отнюдь не сияющий дворец добродетели и нравственной чистоты, но ведь и не грязный же постоялый двор для случайных бродяг!
Гэндальф, опустив глаза, соскребал грязноватым ногтем невидимое пятнышко на и без того отполированном до блеска деревянном чубуке.
— Извини. Я вовсе не хотел тебя задеть…