Ну и ладно, с раздражением говорил себе Гэдж, какого лешего я все время об этом думаю? Может, оно и вовсе того не стоит? Я уже хочу перевернуть эту надоевшую жизненную страницу… Для меня отныне начинается совсем иное бытие — здесь, в Дол Гулдуре, в среде своих соплеменников, где я, кажется, делаю успехи в «служении Крепости верой и правдой», где впредь буду иметь интересное и важное дело, которому готов посвятить жизнь, возможность помогать тем, кто в этом нуждается, и несомненно чувствовать себя полезным и даже необходимым… а цена этому благоденствию — всего-навсего небольшое предательство… в сущности, вполне невысокая и приемлемая цена — для крысы-то.
Но отчего-то Гэдж все равно чувствовал себя препаршиво.
Перепуганной мышью, угодившей в настороженную ловушку.
…За ним пришли ночью.
Он не ложился — ждал. Очень уж хитрым и беспокойным был днем взгляд Хурыга, в очень уж злорадной усмешечке он кривил уголки рта, чтобы Гэдж мог не исполниться самых дурных предчувствий. И ничуть не удивился, когда после полуночи в дверь загрохотали тяжёлые кулаки.
На пороге стояли двое уруков. Но это были не Радбуг и не Каграт, а кто именно — Гэдж так и не распознал. Орки прятали физиономии под натянутыми на головы капюшонами дорожных плащей.
— Идём. Тебя ждут.
Во дворах Замка было темно и тихо, только в пыточном подвале мерцал красноватый огонь — то ли вечно голодный Гомба запекал на углях коренья, то ли Мёрд был занят отправлением своих непосредственных палаческих обязанностей. Поправляя на плече сумку и скатку с одеялом, Гэдж тащился сквозь ночь меж двумя спутниками-конвоирами, и на душе его было так же темно и промозгло, как в закоулках Крепости, лишь где-то на краю сознания, в глубоком подвале теплился жидкий трепетный огонек — неверный и красноватый, как свет жаровни в пыточном застенке.
Они шли к Восточным воротам. В подвратном тоннеле, озаренном трепещущим светом факелов, толпились орки — дюжина тёмных фигур в плащах и добротном кожаном облачении; здесь же стояла повозка, запряженная парой мулов. Груз её был накрыт плотной рогожей. Хэлкар — Гэдж узнал его по поблескивающей маске — восседал на огромном вороном коне, который нетерпеливо пофыркивал, приплясывая; с ног до головы закутанный в чёрное одеяние всадник порой протягивал руку и ласково похлопывал скакуна по крутой шее.
— На Северном тракте стоит эльфийская застава, — сказал он негромко. — А попадаться эльфам на глаза нам сейчас не след, поэтому идём к восточным холмам — минуем болота, потом по лесу двинемся к северу. Не подходи близко к коню, — бросил он Гэджу, — голову откусит.
Орки дружно заржали.
— Вперёд! — Назгул тронул поводья, и жеребец потрусил к воротам, помахивая хвостом и цокая подковами по булыжникам. Орки двинулись следом, за ними покатила повозка, за спиной загрохотала, опускаясь, решетка ворот — словно гигантский рот сомкнул челюсти, исторгнув из чрева всё лишнее и неудобоваримое; во всяком случае, Гэдж ещё никогда не чувствовал себя настолько пережеванным и полупереваренным…
***
По стволу павшего дерева вереницей ходили муравьи: огромные, черные, блестящие, будто одетые в доспехи, деловито волокли на своих муравьиных плечах рыжие хвоинки и дохлых гусениц.
Больше ничего примечательного в этой укромной лесной ложбинке не имелось: ни отпечатков ног, ни примятой травы, ни обломанных веток. Если остроухие здесь и были, то постарались исчезнуть, не оставляя следов. Каграт досадливо тёр кулаком подбородок: они рыскали по этому участку леса с утра, но так ничего и не нашли, хотя Баухур клялся, что именно здесь давеча при лунном свете видел эльфа в плаще и доспехе… Впрочем, Баухур видел много чего интересного при лунном свете; ладно, раздраженно сказал себе Каграт, если я сейчас вернусь в лагерь и с изумлением обнаружу, что во фляге Баухура вновь булькает отнюдь не вода…
— Смотри-ка, — прошептал Радбуг беззвучно, одними губами.
Каграт сначала не понял, куда он показывает, потом пригляделся пристальнее: один из черных муравьев тащил на хребте не травинку и не дохлую бабочку — хлебную крошку. И хлеб этот был не плотная и серая, как замазка, пресная галета из Дол Гулдура — рассыпчатый золотисто-желтый эльфийский лембас. Каграт яростно раздавил муравья в черный комочек и потёр добытую крошку между пальцами — она ещё даже не зачерствела.
— Свеженькая, — пробормотал Радбуг. Значит, Баухур не лгал…
«Виу-у-вью», — негромко послышалось чуть в отдалении. «Тью-ви-ти-и». Это, посвистывая в птичий манок, подавал сигнал Гаурр, ушедший чуть дальше в сторону леса. Каграт и Радбуг, прячась за полуосыпавшимися кустами, подобрались ближе: Гаурр, крепкий жилистый орк с широким лягушачьим ртом и кривыми, как покосившийся частокол, гнилыми зубами, осторожно указал на едва заметный отпечаток сапога на берегу неглубокого ручейка — его можно было бы и вовсе не заметить, приняв за естественную неровность почвы, если не искать целенаправленно: видимо, тот, кто подходил к ручью, нечаянно оступился или соскользнул с коряги, и его остроносый сапожок оставил в мягкой влажной земле крохотную лунку.