Чья-то твёрдая рука спокойно легла ему на плечо.
— Куда-то собрался, парень?
Гэдж вздрогнул.
— Что? — пролепетал он. — Я тут… просто, того… до ветру вышел…
Он с некоторым облегчением опознал в схватившей его тёмной фигуре Радбуга. Орк смотрел на Гэджа так, словно у него болели зубы.
— Не делай глупостей, а? Вокруг лагеря ловушки расставлены и волчьи ямы нарыты… Надо знать верную тропу, чтобы отсюда выйти.
У Гэджа пересохло в горле:
— А… ясно. Понятно. А зачем ты мне… про тропу?
— Да так, для пущей ясности. Но если незачем, то и ладненько. Я тут в дозоре стою вообще-то, — добавил он, помолчав, — и приказ имею никого не впускать и не выпускать, так что имей в виду — в случае чего стрелять буду без предупреждения. Куда придётся.
— В спину? — спросил Гэдж хрипло.
— И в спину — тоже, — невозмутимо сказал Радбуг, — если нужда заставит.
— И рука не дрогнет? И ты… не сумеешь промахнуться?
— А оно того стоит? — после небольшой паузы спросил орк.
— А если я скажу, что да? — едва слышно пробормотал Гэдж.
Радбуг качнул головой. Он стоял под деревом, и тень, падающая от ветки, рассекала его лицо на две части, будто разбойничья маска; глаза его оставались в полумраке.
— Я-то, положим, могу и промахнуться… А другие — нет.
— Они не узнают.
— В лесу могут быть не только орки… Это во-первых.
— А во-вторых?
— Никто не должен покидать лагерь без особого распоряжения Визгуна. Это приказ.
— «Приказы не обсуждаются», да? В особенности — приказы Визгуна?
— Не думаю, что найдётся много охотников их нарушать… и я — в том числе.
— Ну да, ты же всегда хотел выслужиться… и быть настоящим орком, — проворчал Гэдж. Он злился на Радбуга, сам толком не зная, за что: за то, что тот перехватил его в двух шагах от рубежа, за то, что не позволил выйти из лагеря, даже за то, что предупредил о ловушках…
Голос Радбуга по-прежнему звучал ровно и сдержанно:
— Да, хотел. Чтобы голова, знаешь ли, лишний раз не болела… — Он внимательно посмотрел на Гэджа. — А ты разве не для этого вернулся в Крепость? Чтобы стать орком?
— Нет, — сказал Гэдж сквозь зубы. — Я просто хотел быть самим собой.
— В Крепости этого не получится, парень… мы, кажется, об этом уже говорили.
— Здесь, чтобы выжить, обязательно надо стать кем-то другим?
— Чтобы сохранить лад с самим собой — да. Внешне ты можешь быть кем угодно — человеком, гномом… даже эльфом. Но в душе ты все равно должен быть орком, иначе жизнь твоя не будет стоить здесь ни гроша, и для обитателей Замка ты никогда не станешь «своим».
— Разве нельзя внешне быть орком, а внутри, ну… все-таки оставаться человеком? — едва слышно пробормотал Гэдж. «Как ты», — хотел он добавить, но все-таки в последний миг удержался.
— Вряд ли это пойдёт тебе на пользу, — Радбуг натянуто усмехнулся. — Любой человек, если он по духу — человек, а не орк, для Крепости инороден, я полагал, ты это уже усвоил… Или ты хочешь всю жизнь быть тут чужаком?
— Нет, я просто…
Под взглядом собеседника он умолк. Радбуг смотрел не то с сочувствием, не то с сожалением:
— Но и там, в том мире, в котором ты жил до Крепости, ты теперь тоже чужак, вот ведь какое дело… Для Замка ты слишком человек, а для тех, кто вне — слишком орк. И избежать выбора тебе не удастся, все равно придётся решиться на что-то одно… и кого-то предать — либо нас, либо тех, твоих… бывших. И никто, кроме тебя, не сумеет рассудить, что из этого будет менее худшим… Хотя бы — для тебя самого.
Гэдж не ответил: из темноты зашелестели торопливые шаги. Из мрака живо выскочил лысый орк — он был довольно приземист для урука, но в то же время по-гномьи кряжист и широкоплеч, — схватил Гэджа за плечо:
— Вот ты где, ш-шучонок. — Он нещадно шепелявил при разговоре — изо рта его с левой стороны высовывался огромный кривой клык, но, был ли именно он причиной шепелявости хозяина, либо сказывалось отсутствие прочих, не столь вызывающе торчащих зубов, оставалось загадкой: — Иди в шемлянку, ш-шиво, тебя Вишгун требует.
— Зачем? — пробормотал Гэдж.
— Пошём я знаю, он шам тебе небошь объяшнит, — орк осклабился. — Ну, топай!
***
Вход в землянку был закрыт грубой, сколоченной из горбыля дверцей. Внутри было душно и сыро, горела коптилка, пахло землей, дымом, горелым маслом, по́том и почему-то — кровью… На дощатой лавке, крытой каким-то тряпьем, Гэдж увидел пленного эльфа — тот лежал, распятый на нарах, нагой по пояс, ноги его были связаны, руки — заведены за голову и веревками, обмотанными вокруг запястий, прикручены к брусьям у изголовья. Вся правая половина его лица представляла собой яркой багровой сизоты синяк, особенно жуткий на бледной, без кровинки, коже — след прилетевшего из темноты увесистого камня. На теле также пестрели синяки, ссадины и кровоподтеки, плечо было покрыто запекшимися алыми струйками, светлые волосы слиплись на размозженном виске неряшливым колтуном…