— Мастер Гэндальф, — пробормотал Гэдж, — а ведь вы всегда странствуете в одиночку, правда? И ничего не боитесь?
— А чего, по-твоему, я должен бояться, Гэдж?
— Ну, я не знаю… разбойников, например. Волков, драконов…
— Волков бояться — в лес не ходить. Это во-первых.
— А во-вторых?
— А во-вторых, меня почему-то упорно не оставляет ощущение, что ты хочешь напроситься ко мне в попутчики.
Орк смутился.
— Почему «напроситься»? Просто… я подумал, что, возможно, нам с вами и впрямь по пути, мастер Гэндальф.
Волшебник бросил на собеседника быстрый взгляд, полоснул по пальцу оставленным без присмотра ножом и, шепотом ругнувшись, торопливо прижал набегающую кровь краем грязноватого рукава.
— И куда, интересно, ты так рьяно и безоглядно мыслишь направиться? В Серые горы?
Гэдж смотрел в сторону.
— А почему бы и нет? Кто может мне это запретить? Вы? Или, может быть, Саруман, а? Он сейчас далеко…
Гэндальф был занят своим пальцем и ответил не сразу. Он аккуратно перевязывал ранку под ногтем извлеченной из кармана холщовой тряпицей.
— Лишь бы твоя совесть тебе это не запретила, Гэдж… совесть и благоразумие, так что спроси совета у них. Ты ведь не просто так рвешься в Серые горы, правда?
Орк облизнул губы.
— Саруман сказал мне, что мое племя родом откуда-то с севера… может быть, и из Серых гор. Вы, конечно, думаете, что я туда не дойду, так?
— Так. Не буду кривить душой и скажу тебе честно — возможно, и не дойдешь. Это глупая и безрассудная затея… и притом достаточно опасная. Для тебя — более опасная, чем для кого бы то ни было.
— Почему? Потому что я — орк?
— Хотя бы и поэтому.
— Да. Вот так уж мне не повезло.
Волшебник медленно покачал головой.
— Мы не выбираем, кем нам рождаться, Гэдж… но зато в нашей воле решить, как нам прожить жизнь и кем умереть. Разве не так?
— Какие красивые слова! — пробурчал Гэдж. — Наверное, сто́ят того, чтобы повесить их над кроватью в серебряной рамочке.
— Я бы на твоем месте повесил в золотой.
Орк сумрачно ковырял острием кинжала ямку в земле.
— Я все равно уйду, мастер Гэндальф… куда-нибудь. Хотя бы до осени. В Изенгарде без Сарумана мне нечего делать.
— Почему? Ты там еще что-то натворил… помимо того, что родился орком?
— Нет, ничего. Если только…
— Что?
— Этот парень, Бран… вы знаете, что он умер?
— Да, Саруман мне сказал — переливание крови вызвало какие-то осложнения…
— А это проклятое переливание делал я!
— И что? Кто-то смеет обвинять тебя в смерти Брана?
— Прилюдно — конечно, нет.
— Если я правильно понял, идея насчет, гм, этого сомнительного опыта целиком и полностью принадлежала Саруману. Если кто-то в чем-то и ошибся — так это именно он, а не ты.
— Да не в этом дело! — пробормотал Гэдж. Под пристальным взглядом волшебника ему почему-то постоянно хотелось поёжиться, словно под порывом не холодного, но пронизывающего и пробирающего до костей сквозняка. — Мне самому… противно. У меня такое чувство, словно я собственными руками убил этого бедолагу. Мне просто… ну, стыдно, что ли… Никого не хочу видеть.
Он обхватил себя руками. Перед его мысленным взором вдруг возникло лицо Брана — серое, с судорожным зубовным оскалом, с мертвенно-белыми губами, по цвету почти неотличимыми от запавших обесцвеченных щек — такое, каким оно предстало перед глазами Гэджа минувшим вечером. Орк встряхнул головой, чтобы прогнать наваждение — и жуткое обескровленное тело обратилось в старый, лишенный коры ствол поваленного дерева, лежавший на берегу ручья и выгоревший на солнце практически до белизны, бледнеющий в темноте продолговатым пятном.
Гэндальф все еще вертел в руке перочинный нож.
— Вот оно что… Значит, ты твердо намерен уйти? — помолчав, спросил он.
Орк смотрел в землю.
— Да.
— А как же Саруман?
— А что с ним такое?
— Ты не должен покидать Изенгард без его ведома и согласия. А эта твоя затея вряд ли придется ему по нраву.
— Ничего, переживет, — проворчал орк. — У него, похоже, и без меня хватает забот, куда более… насущных.
— Ты, я вижу, за что-то на него сердит?
— Да ну, с чего вы взяли?
— Ну, может быть, я и ошибаюсь… — Гэндальф с сожалением осмотрел свою неоконченную поделку и со вздохом уложил её в сумку: его раненый палец так распух и одеревенел, что о дальнейшем продолжении работы не могло быть и речи. — Какой, однако, любопытный у тебя кинжал, Гэдж… Сразу видно хорошую сталь. Да и старая школа белериандских мастеров недешево ценится… Могу я взглянуть на него поближе?