— Что ж, добре. Я тоже не хочу в этом сомневаться, — чуть помедлив, произнес Гэндальф. Сосна за забором вновь проснулась и отрывисто, громко скрипнула, точно пытаясь поставить последнюю точку в разговоре…
Из темноты бесшумно выступил эльф в сером одеянии — Эллоир, — что-то негромко произнес, обращаясь к Владыке. Келеборн коротко кивнул.
— Уже? Ну, хорошо. Найди Гвиниона. Через час дружина должна быть готова к переправе. Из Лориэна вышли несколько «лебедей», — пояснил он Гэндальфу, — и нам лучше не медлить. Постараемся переправиться через Андуин на рассвете, пока над рекой стоит туман. Можешь спуститься на берег, к Ивовой заводи, если хочешь проститься.
— Хорошо. Я непременно приду, — сказал волшебник. И надолго умолк — слов у него больше не имелось, да ему и не хотелось сейчас ни о чем говорить. Ни с кем бы то ни было: ни с эльфами, ни с Келеборном, ни даже с самим собой.
***
Рассвет — там, за лесом — медленно разгорался. Саруман стоял возле окна, наблюдая за тем, как проступает из предутренних сумерек, точно нежный акварельный рисунок, новый день, как светлеет на востоке небо, как за изгородью медленно, точно появляясь из мутной воды, обозначаются верхушки окружающих Росгобел сосен…
По-прежнему горели свечи — вернее, огрызки свечей, пятная кляксами света побуревший кинжал. Гарх дремал на печной полке, иногда вздрагивая во сне. Белый маг откинул край занавески, чтобы взглянуть на мальчишку: Гэдж лежал на спине, из подмышки его торчала дренажная трубка, рука у локтя была перебинтована чистой тряпицей. Все «рукодействия» были закончены меньше получаса назад — и порой магу начинало казаться, что дыхание орка выровнялось, и из него исчезла тревожная клокочущая нотка, что кожа мальчишки уже не такая прозрачно-серая, как раньше, что он не в глубоком беспамятстве — просто спит…
«Кровь Эстора по каким-то причинам не подошла Брану, оказалась несовместимой… И поэтому он умер».
Что, если Саруман ошибся в предположениях? Что, если «проверка», проведённая там, в Крепости, была основана на ложных предпосылках и оказалась в корне неверной? Что, если соваться в тайны крови и человеческого естества изначально было слишком глупой и самонадеянной затеей, и постичь их не дано ни ограниченному человеческому уму, ни дерзкому и пытливому — порой даже чересчур пытливому! — разумению волшебника?
Белый маг держал в руках тонкий кожаный шнурок. Пальцы его ни на секунду не оставляли полоску кожи в покое: перебирали, крутили, завязывали на шнурке узелки; один узелок — миновала особенно тягостная минута, второй — другая…
Ещё ничего не известно, слишком мало времени прошло, говорил он себе. Слишком мало, чтобы ждать каких-то изменений и делать какие-то выводы. Надежда ещё есть… по крайней мере — до рассвета. Ещё полчаса, час… Надо подождать… Надежда есть — не может не быть…
Чуть скрипнув, приоткрылась дверь, вошёл Радагаст — тихо, почти неслышно. Сообщил вполголоса:
— Дружина Келеборна покидает Росгобел. Эльфы ждут переправы в Ивовой заводи на берегу Андуина.
Саруман медленно обернулся. Сжал в руке злосчастный шнурок — и с некоторым удивлением обнаружил, что узелков на нем откуда-то взялось не меньше полудюжины.
— Ну что ж, я выйду проститься… Я все равно больше не в силах ничего здесь сделать.
Радагаст моргнул:
— Не тревожься, я побуду с мальчишкой, если для тебя это важно.
— Хорошо.
За окном стало ещё светлей, и огоньки свечей совсем приуныли, поблекли в сероватом предутреннем свете, точно чувствуя свою приближающуюся ненужность. Саруман задул те, что лепились к печной полке, и в воздухе остро запахло расплавленным воском, но даже этот едкий всепроникающий аромат не мог рассеять наглухо стоявший в горнице спертый дух — дух тревоги, уныния, растерянности, томительного ожидания чего-то непоправимого…
Рассвет неумолимо приближался.
Но кинжал на столе по-прежнему оставался бурым, угасшим, точно подернутым ржавой патиной, — и Белый маг, чуть помедлив, накрыл его тряпицей.
Молча, как накрывают мёртвое тело.
***
Над рекой, свиваясь и распадаясь, висели белесые ленты тумана, расслаивались и вновь слипались мутными комьями, медленно плыли вниз по течению — словно где-то там, в верховьях Андуина, некий великан со смаком и знанием дела попыхивал своей великанской трубочкой. Гэндальфу оставалось ему только позавидовать… Увы, заменить успокаивающее, проясняющее мысли и придающее жизни смысла трубочное зелье волшебнику по-прежнему было совершенно нечем, кроме разве что высушенного мха.