Выбрать главу

— Это, к счастью, только твоё мнение, — бесстрастно заметил Келеборн, — и я имею полное право его не разделять. И, по мне, уж лучше мир совсем без развития, чем мир, неуклонно меняющийся в худшую сторону.

Один из «лебедей» был уже совсем близко — в бок валуна, на котором сидел Гэндальф, мягко ударила набегающая волна, рассыпалась крупными брызгами. Волшебник аккуратно подтянул подол плаща и вернул сидевшую на пальце улитку на камень — повыше, туда, куда не могли добраться длинные мокрые лапы реки.

— Невозможно навечно ухоронить мир в стеклянной банке, — помолчав, вполголоса произнес он. — А все новое всегда рождается через боль и кровь.

Белый маг оглянулся на него с удивлением.

— Надо же. Довольно странно слышать от тебя подобные высказывания, Серый.

— Это не мои слова. Это сказал мне Саурон.

Взгляд Сарумана, устремленный на Гэндальфа, стал каким-то особенно внимательным.

— Вон оно как. И, по-твоему, он был неправ?

— А по-твоему, выходит — прав?

— Если ты согласен с Сауроном, то о чем нам с тобой вообще говорить, Саруман? — с брезгливой укоризной заметил Келеборн. — Хотя я все ещё надеюсь, что подобные мысли — всего лишь печальное следствие твоего пребывания в Дол Гулдуре, и ты вскоре сумеешь от них, гм… излечиться. Иначе, боюсь, нам с тобой будет трудно отыскать общий язык… особенно если ты и впредь продолжить говорить речами Саурона.

Саруман не ответил — нос подплывающего первым «лебедя» мягко ткнулся в песок. Вслед за ним подоспели и другие; шумно набежали на берег волны, звонко выкрикнул команду кормчий, союзно поднялись весла, роняя в тёмную воду тяжёлые капли. Келеборн вскинул ладонь к груди и приветствовал гребцов коротким возгласом. Эльфы засуетились, спуская с бортиков на берег деревянные мостки. Перед Владыкой нарисовался Эллоир, почтительно подал руку — и, легко взойдя по мосткам, Келеборн шагнул в лодку, слегка качнувшуюся под его весом.

Справа и слева на другие ладьи, взбегая друг за другом по деревянным лесенкам, грузились воины королевской дружины — быстро, споро и слаженно; на всё про всё должно было уйти не больше нескольких минут. Эллоир поднялся следом за Владыкой, перекинулся несколькими словами с кормчим; мостки убрали, и молчаливые гребцы вновь взялись за весла. Пара воинов оттолкнули лодку от берега, ловко впрыгнули в неё сами, и белый «лебедь» медленно подался назад, готовый пуститься в обратный путь, к погруженному в розоватую рассветную дымку лориэнскому берегу.

— Что ж, до скорой встречи, друзья мои, — произнес на прощание Келеборн — он стоял на корме, выпрямившись во весь рост, по-королевски статный, величественный, среброволосый — и княжий венец мягко поблескивал на его высоком бледном челе. — Надеюсь через несколько дней увидеть вас в Лориэне — в добром здравии и, гм, несмотря ни на что — трезвом уме.

— До скорой встречи, Келеборн, — невозмутимо отозвался Гэндальф.

Владыка отсалютовал открытой ладонью. «Лебедь», покачиваясь с бока на бок, развернулся грудью к середине реки — и устремился прочь, оставляя за собой на волнах неглубокий, расходящийся треугольником след. За королевской ладьей потянулись другие — все в такой же пронзительной тишине, кутаясь в полупрозрачную дымку, по мере удаления от берега превращаясь в парящие над водой эфемерные причудливые видения. Стаей белых лебедей уплывая в свою тайную, скрытую за завесой не только тумана полусказочную страну…

— Саруман!

Белый маг заставил себя не вздрогнуть.

К подножию холма скатились несколько струек песка — кто-то торопливо спускался по вырезанным в косогоре земляным ступеням. Это был Радагаст — бледный, запыхавшийся, мрачно-встревоженный, спотыкающийся чуть ли не на каждом шагу.

В руке он нёс продолговатый свёрток из серой ткани.

***

Радагаст не произносил ни слова. Но слова были и не нужны.

Всё было понятно без слов.

Саруман молчал — молчанием тяжёлым, как надгробная плита. Гэндальф медленно выпрямился, держась за верхушку валуна — и внезапно почувствовал себя ужасно старым, старше этого прибрежного камня, старше Андуина, старше маячивших на краю земли Туманных гор, старше всего и вся — просто ожившим куском невероятно замшелой древности, грозящим расколоться на части и рассыпаться в прах от одного только неосторожного слова…