Холодея, орк торопливо сунул руку за пазуху — пусто! Ничего нет ни в карманах, ни в котомке, ни под одеялом… Гэджу стало не по себе, по спине его пробежала дрожь, в животе сделалось как-то знобко, мерзко и пусто, будто кто-то стальным крючком выдернул из Гэджа желудок…
Да где же они, эти злосчастные рукописи? Что за… дурацкая необъяснимая пропажа? Что это вообще за наваждение, леший возьми?! Очередные несусветные проделки окаянного Фангорна?
— Что-то потерял, дружище?
Гэдж поднял глаза. И только сейчас заметил Гэндальфа, сидевшего в полумраке по другую сторону костра. Значит, волшебник вернулся, пока орк спал… подошел из леса так тихо и аккуратно, что не шелохнулся ни один лист… подкрался осторожно и неприметно, как настоящий супостат, как хитрый и опытный вражий тать…
Гэдж сразу все понял.
Голос Гэндальфа был спокоен и невозмутим. Но, разглаживая на коленях измятую пачку желтоватых бумажных листов, волшебник, глядя на орка, едва заметно усмехался — той самой, чуть насмешливой, благодушной, покровительственно-снисходительной улыбочкой человека, с которой смотрят на деревенского дурачка… и которую Гэдж всегда до боли в сердце страшился увидеть.
— Довольно занятные записки, ничего не скажешь, — волшебник беспечно посмеивался, видимо, не замечая в потемках, с каким ужасом, весь дрожа, Гэдж на него смотрит. — Неужели ты сам всё это, гм… сочинил, Гэдж?
Орк не ответил — не мог ответить. Он просто потерял дар речи… Дыхание у него перехватило, в горле накрепко застрял ком, его трясло, словно в лихорадке, но от чего — от смятения, возмущения, стыда? — он и сам не знал.
— Ты-ы… т-ты всё это п-прочитал? — через силу, спотыкаясь на каждом слове, прохрипел он наконец. — Ты… п-прочитал?
— Ну, не всё, конечно — так, кое-какие отрывки. Пожалуй, всё это довольно забавно… я и не подозревал, что на досуге ты грешишь сочинительством, друг мой… Особенно мне понравилась сказочка про Чудовище и Прекрасную Деву. — В серых глазах волшебника вновь поблескивали едва заметные насмешливые огоньки. — Очень своеобразное у неё завершение, я бы сказал… Кому бы могло прийти в голову, что Чудовище-то вовсе не заколдовано, а?
Да. Орк отлично понял, о какой сказке говорит волшебник. Известная всему миру история про Отважного Воина и Прекрасную Деву, которую накануне свадьбы похитило из родного дома страшное и свирепое, похожее на медведя косматое Чудовище… Прекрасная Дева любила Отважного Воина — вернее, думала, что любит; по крайней мере, так было до того момента, пока Отважный Воин под покровом ночи не прокрался в логово Чудовища и не заколол его, крепко спящего, кинжалом в спину. После этого Воин исполнился решимости жениться на Прекрасной Деве прямо сейчас, но Деву это намерение отчего-то не привело в восторг; на выручку ей неожиданно явилось раненное Чудовище (по-видимому, недостаточно раненное для того, чтобы не явиться) и простецки разобралось с Отважным Воином поленом по затылку. А потом, утомленное всей этой досадной суетой, упало без чувств, истекая кровью, — но Прекрасная Дева бросилась к нему, хладному и изнеможденному, без сил распростертому на земле, и нежно обвила руками его косматую шею, и обняла, и облобызала, и поцеловала его. Неизвестно, что из предпринятых телодвижений оказалось наиболее действенным — вероятно, именно поцелуй — но Чудовище немедленно ожило и неукоснительно исцелилось… Гэдж надеялся, что на этом месте оно и само непременно обратится в молодого, красивого и отважного воина, но оно, к ужасу самого Гэджа, упрямо не пожелало ни во что превращаться. Оно так и осталось простым и страшным косматым Чудовищем — косолапым и неуклюжим; когти у него были длинные и острые, лапы — тяжелые, в шерсти постоянно запутывались репьи и колючки, а по временам, особенно в сырую погоду, от него нестерпимо разило мокрой псиной. И все же Прекрасная Дева любила его — такая уж это была поистине невзыскательная Прекрасная Дева, — да и Чудовище, если приглядеться к нему попристальнее, все же не производило впечатления совсем уж отталкивающего субъекта, так что у девы, пожалуй, были некоторые шансы обрести с ним свое незатейливое женское счастье. Впрочем, о её последующей судьбе Гэдж деликатно умолчал, как и о судьбе Отважного Воина, который, огребя поленом по голове, как-то неприметно выпал из канвы дальнейшего повествования. «Эту историю поведал мне ветер, — в поэтическом порыве добавил орк в конце своей сказки. — Присев на камень, меня впечатлила эта былина. И я быстро записал то, что ветер нашептал мне, трагически подвывая…». Что ж, концовки Гэджу действительно никогда не удавались, он даже и не пытался этого отрицать…