Мать заключила Браги в объятия, прижав к себе столь крепко, как он даже не мог себе представить, – она всегда казалась ему маленькой и хрупкой.
– Будь осторожен, – сказала она. Могли ли ее слова оказаться менее банальными? При подобном расставании, возможно навсегда, никаких слов не хватило бы, чтобы выразить истинные чувства. Язык был орудием торговли, а не любви. – И позаботься о Хаакене. Верни его домой. – Наверняка то же самое она говорила Хаакену. Отпрянув, она расстегнула цепочку медальона, который носила с тех пор, как Браги ее помнил, и повесила ему на шею. – Если у тебя не останется больше надежды – отнеси это в дом Бастаноса на улице Кукол в Хеллин-Даймиеле. Отдай привратнику, чтобы тот передал его хозяину дома, а тот передаст дальше. Выйдет его компаньон, чтобы тебя расспросить. Скажи ему: «Эльхабе ан дантис, эльхабе ан кавин. Ци хибде кларис, ельхзабе ан саван. Ци магден требиль, эльхабе дин бахель». Он поймет. – Она заставила Браги повторить эти строки, пока не убедилась, что он их запомнил. – Хорошо. Больше все равно ничего уже не сделать. Не доверяй никому из тех, кому не следует. И возвращайся домой, как только сможешь. Я буду ждать.
Она поцеловала его – при всех, чего не делала с тех пор, как он был малышом. Потом она поцеловала Хаакена, чего не делала вообще никогда. Прежде чем кто-то из них успел ответить, она приказала:
– А теперь идите, пока есть возможность. И пока мы не стали выглядеть еще глупее, чем сейчас.
Браги взвалил мешок на плечо и направился в сторону Камер-Стротхейде, вокруг подножия которой лежал их путь. Время от времени он бросал взгляд на каменную могилу Рагнара и лишь однажды оглянулся.
Женщины, дети и старики покидали селение, которое в течение многих поколений было их домом. Большинство искали убежища у живших в других местах родственников. Многим приходилось бросать родные дома в эти тяжелые времена. Оставалось надеяться, что они сумеют скрыться от злобы людей претендента.
Браги задумался, куда уйдет мать?..
После он постоянно жалел, что обернулся, в отличие от Хаакена. Иначе Драукенбринг остался бы в его воспоминаниях живым местом, последней надеждой и убежищем, ожидавшим его в северном краю.
4
Лязг сабель
Насеф оглянулся лишь раз. В дрожащем от жары воздухе Аль-Ремиш походил на палаточный лагерь, корчащийся под ногами пляшущих великанов. Со стороны долины доносился приглушенный рев.
– Карим, – улыбнувшись, тихо позвал он.
К нему подъехал крепко сложенный мужчина с изъеденным оспой лицом.
– Господин?
– Возвращайся туда и найди наших людей – тех, кто встретил нас, когда мы туда прибыли. Скажи им: пусть и дальше разжигают беспорядки. Скажи, что мне нужен отвлекающий маневр. И еще скажи, чтобы выбрали пять сотен воинов-добровольцев и послали следом за нами – небольшими группами, чтобы никто не заметил, как они уходят. Понял?
– Да, – улыбнулся Карим.
У него недоставало двух верхних зубов, и еще один был сломан наискось. Казалось, будто даже седину в бороде старый разбойник заработал в бою.
Насеф смотрел вслед Кариму, спускавшемуся по каменистому склону. Бывший бандит стал самым ценным его новообращенным. Насеф не сомневался, что ценность Карима возрастет, когда борьба распространится дальше, став еще ожесточеннее.
Развернув коня, он двинулся следом за сестрой и ее мужем. Свита Эль-Мюрида составляла почти полсотни человек – в основном телохранителей, одетых в белое Непобедимых, которым было гарантировано место в раю, если они отдадут жизнь за Эль-Мюрида. От них Насефу становилось не по себе – взгляд их был еще безумнее, чем у их пророка. Они были преданными фанатиками, и Эль-Мюриду пришлось приложить немало усилий, чтобы не дать им разгромить Королевский двор после суда.
Насеф поравнялся с Эль-Мюридом, расположившись по правую руку от него.
– Все вышло даже лучше, чем мы надеялись, – сказал он. – Этого мальчишку послал нам сам Господь.
– Воистину. Если честно, Насеф, мне не хотелось поступать по-твоему. Но лишь благодаря вмешательству Всевышнего все получилось так легко. Только он мог столь точно рассчитать время.
– Как твоя лодыжка? Сильно беспокоит?
– Жутко болит. Но я вытерплю. Ясиф дал мне снадобье от боли и наложил повязку. Если ее не напрягать, скоро буду как новенький.
– Во время того фарса, что назывался судом… мне на мгновение показалось, будто ты готов сдаться.