Перед защитниками обители архимандрит Александр расцеловал фейервекера Друшлевского и его помощников.
— Я поздравляю вас с победой, — сказал он, — ибо неприятель не токмо посрамлен оказался, но и потерю важную поимел. Подвиг сей полагаю не оставить без поощрения к вящим заслугам.
Вечер прошел спокойно. В храме преподобных Зосимы и Савватея отслужили молебен. Ночь также не принесла неожиданностей. В пятом часу утра дозорные доложили отцу Александру, что к монастырю приближается шлюпка под белым флагом. Существует предание, что встретил ее настоятель в море «при прохладном противном ветре, против которого с трудом держался баркас». Но вернее все же, что шлюпка с английским парламентером достигла соловецкого берега и отец Александр принял из его рук пакет с надписью на русском языке: «По делам ее великобританского величества. Его высокоблагородию главному офицеру по военной части Соловецкой».
Монастырь обвинялся в письме во всех грехах земных и пальбе «в английский флаг», что не должно остаться без последствий. И отныне командир эскадры Эразм Омманей рассматривает монастырь не как святую обитель, а военную крепость, которой предлагает сдаться на милость победителя. Об этом говорилось в ультиматуме:
1. Безусловная уступка целого гарнизона, находящегося на острове Соловецком, вместе со всеми пушками, оружием, флагами и военными припасами через шесть часов.
2. В случае какого-нибудь нападения на парламентский флаг, с которым эта бумага передана, немедленно последует бомбардирование монастыря.
3. Если комендант гарнизона не передаст сам свою шпагу на военном пароходе е. в. в. «Бриск» не позднее как через три часа после получения этой бумаги, то будет понятно, что эти конфиции не приняты и в таком случае бомбардирование монастыря должно немедленно последовать.
4. Весь гарнизон со всем оружием должен сдаваться, как военнопленные на острове Песий в Соловецкой бухте не позже, как через шесть часов после получения этой бумаги.
По-простонародному говоря: крути не крути, а либо железные гостинцы в случае отказа посыпятся на головы богомольцев, либо будут они изгнаны из своих келий. Недаром имя английского капитана, неизвестно кем переиначенное в обители, звучало с глубоким внутренним смыслом: «Обманей». Откровенная и наглая угроза, однако, не содрогнула сердце командующего обороной монастыря отца Александра, и ни в один из намеченных ультимативных сроков не последовало ни сдачи шпаги, которой попросту архимандрит не имел, ни явки монастырской братии с повинной в добровольный плен. Напротив, на военном совете, собранном настоятелем, прозвучала решительность защищаться до последней возможности.
Впрочем, ответ англичанам был все-таки послан. В нем архимандрит Александр пытался усовестить командира эскадры — законы цивилизованных стран не допускают вооруженной борьбы с мирными монахами. Передал письмо капитану Омманею богомолец Соколов, некогда служивший почтовым чиновником. Посланец архимандрита, по всему, знал английский язык, хотя текст ответа был написан на русском. За подписью «Соловецкий монастырь» на фрегате прочитали: «Пальба не прежде последовала со стороны обители, как уже после трех ядер, пущенных в нее с английских пароходо-фрегатов, безо всякого уважения к святыни, почему монастырь и вынужден был обороняться…
1. Гарнизона солдат е. и. в. монастырь не имеет., и сдавать гарнизона, за неимением оного, нечего, и флагов, и оружия и прочего не имеется.
2. Нападения со стороны монастыря на парламентский флаг не могло последовать и не сделано, а принята присланная депеша в тишине.
3. Коменданта гарнизона в Соловецком монастыре никогда не было и теперь нет, и солдаты находятся только для охранения монашествующих и жителей.
4. Так как в монастыре гарнизона нет, а только охраняющие солдаты… то и сдаваться, как военнопленным, некому».
Подпись под письмом вызвала у Омманея удивление, словно обитель была живым здравомыслящим существом, имевшим свой язык и руку. Ну а сам ответ был воспринят англичанином не чем иным, как явной издевкой.
— Я разрушу монастырь до основания! — вскричал капитан и, ударив шпагой по борту, принялся считать: «Без трех минут восемь…»
Но увидев, что посланец спокойно наблюдает за ним, сказал:
— Хорошо. Минута-другая ничего не решит. А пока предлагаю вам забрать с собой ваших соотечественников. Они находятся у нас в плену.
— А много ли их? — спросил Соколов.
— Вам незачем это знать, — ответил командир эскадры.
Почувствовав недоброе, Соколов ответил:
— Без позволения архимандрита ничего не могу предпринять.
Осознав, что его план высадки на берег десанта под видом русских пленных провалился, Омманей резким кивком головы дал понять, что встреча закончена. Едва лодка с Соколовым и гребцами отплыла, как раздалась команда: «К бою!» — и внутри фрегата раздался лязг паровой машины.
7 июля день по церковному календарю отнюдь не простой — он предшествует празднику иконы Казанской божьей матер», особенно почитаемой на Севере, и, конечно, в Соловецком монастыре. Пока шли переговоры, в соборной церкви Преображения шло торжественное богослужение. Архимандрит Александр едва начал акафист, как раздался оглушительной силы треск, и многим показалось, что пол в церкви закачался, а по стенам застучал огромный молот. В одно из мгновений в храм, словно комета с огненным хвостом, влетела бомба и, кружась и визжа, обдала горячими струями и осколками людей и иконостас. От взрыва лопнули с жалобным звоном стекла, и неведомой доселе силой была сорвана дверь. В дыму и пламени мощно прозвучал голос архимандрита, которому с трудом удалось устоять на ногах: *Стойте, стойте, не бойтесь!..»
Казалось, в этом кромешном аду никому из молящихся не удастся уцелеть, но когда общими усилиями пожар был потушен, то наступило всеобщее удивление — все люди были целы, и только опаленные лица и одежды говорили о нелегком испытании, которое они только что выдержали.
Но это была всего-навсего прелюдия к вихрю огня и дыма, который внезапно обрушился на Соловки. Ядра, бомбы, гранаты барабанили по стенам и крышам монастырских зданий, словно огромной величины градины. В этом безжалостном свинцовом потоке, в котором, казалось, должно все погибнуть или, по крайней мере, остаться навсегда израненным и искалеченным, шла жизнь деятельная, боевая.
Артиллеристы батареи маневрировали по берегу и не давали возможности англичанам вести точный огонь. Опытные, испытанные в разбойных нападениях канониры делали свое дело с известной английской чопорной неторопливостью и уверенностью. Но с каждым очередным залпом они все больше лишались ее: крепостные оружия жалили» словно осы. Ядра сыпались на палубы фрегатов, били по реям, появились раненые. Омманей окончательно отказался от высадки десанта — прибрежные камни надежно скрывали стрелков, о числе которых можно было только догадываться.
Без сомнения, командир эскадры отчетливо видел, что творилось в монастыре. И когда на стенах крепости появились люди в монашеском одеянии с хоругвями, он дал команду направить огонь на них. Между тем процессия, вышедшая из храма» медленно двигалась вокруг стены. Вблизи нее разрывались бомбы, гранаты, с леденящим душу воем проносились ядра, но крестный ход продолжал шествие с пением тропаря: «К Богородице ныне прилежно притецем, грешнии и смирении, и припадем в покаянии зовуще, из глубины души: Владычице помози на ны милосердвовавши; поотщися погибаем от множества пригрешении; не отврати твоя рабы тщы, тя бо и едину надежду имамы».
Известная в армейской среде пословица «Пуля — дура», казалось, обретала во время обстрела Соловецкого монастыря реальное подтверждение. В действиях до зубов вооруженных цивилизованных варваров против жителей, населявших мирную обитель, нетрудно усмотреть полнейшую бессмысленность. Между тем для архимандрита Александра эти нелегкие часы стали серьезным духовным экзаменом. Осознавал ли он, бывший военный священник, чтец проходя крестным ходом по монастырю, подвергает опасности жизни христолюбивой братии? Без сомнения. Но и ни разу сам не преклонил голову перед витающей над ним смертью и не позволил сделать это следовавшим за ним людям. Убежденность, сила духа и вера в провидение не покидали его на этом адском пути, каждый шаг на котором мог стать для любого последним.