Ширилась сеть храмов и полковых церквей, которые до сих пор притягивают взор христианской гармонией, величием и обычной скромностью. Накануне первой мировой войны полковые священники отправляли богослужение в 27 соборах, в 618 церквах на суше и в 39 на военных судах. Где бы ни находился русский воин, он твердо знал, что не останется без внимания православной церкви, твердо стоявшей на защите достоинства военного человека. И даже там, где проносились зыбкие пески, где шумела многовековая тайга, где приходилось ютиться в палатках, землянках или просто под открытым небом, солдаты не щадили сил в возведении полковых церквей. Такой была и церковь 28-го Сибирского стрелкового полка во имя св. Николая Чудотворца на окраине Иркутска. История ее возведения такова. «Для постройки полкового храма путем воззваний среди добрых людей, в особенности воинских чинов, безо всякой помощи со стороны казны, было собрано 25 000 рублей…» Пальма первенства перенесенных трудов, хлопот и забот по праву принадлежит полковому священнику о. Павлу Крахмалеву. Ему принадлежала инициатива создания полкового храма, им же на своих плечах была вынесена вся тяжесть по сбору пожертвований и благоустройству внутреннего благолепия церкви. Увы, ныне от этой церкви, так же как и от многих других, не осталось и следа. Оказались растащенными и уничтоженными великолепные иконы, церковная утварь, священные книги, перестали звучать в храмах голоса тех, кто призывал на подвиг во имя и во славу России.
МИЛОСЕРДИЕ И ОТВАГА
Чадца моя, не любим словом, ниже языком, но делом и истиною,
Война шелестела планами и картами в штабах, указывала красными стрелами на направления главных ударов, чертила возможные варианты передвижений войск и ответных действий противника, считала количество эшелонов, людей, лошадей, орудия, снаряды, патроны. Она существовала в умах как нечто решенное, и житель Петербурга, ежедневно просыпаясь, спешил выглянуть в окно в ожидании увидеть на рекламной тумбе манифест или услышать звонкие мальчишеские голоса разносчиков газет, сообщавших о ее объявлении.
Не станем глубоко вторгаться в область политики и сложнейших дипломатических маневров — война, которую Россия готовилась начать против Турции, чтобы освободить Болгарию от пятисотлетнего османского ига, встретила полное единодушие и поддержку россиян. Порабощенный болгарский народ словами поэта взывал о помощи:
31 октября 1876 года была объявлена частичная мобилизация, началось развертывание Дунайской армии. Среди многих сторон обеспечения боевых действий особую озабоченность вызывала готовность медицинского персонала, госпиталей, обеспечение их всем необходимым для нормальной деятельности.
Медицинская служба русской армии в числе других преобразований военной реформы была далека от организационного совершенства. И хотя были разработаны инструкции «О сохранении здоровья воинских чинов», «Об обязанностях войсковых врачей до боя, во время боя и после боя», «О первой помощи раненым», «О борьбе с сыпным тифом, цингой» и т. д., незавершенность и «бюрократически громоздкая многоведомственная система» медицинского обеспечения вселяли серьезные опасения. Они усиливались еще и тем, что в верхах, и это не было секретом, в отношении к предстоящей кампании прочно поселился дух шапкозакидательства и война представлялась как некая promenabe militaire (военная прогулка). «Страшно отрезвляет война, — писал В. И. Немирович-Данченко в дневнике, — когда ее видишь лицом к лицу. Ни блеск побед, ни опьяняющие восторги успеха не сотрут в памяти поразительных картин смерти и истребления».
До отрезвления в высших кругах было далеко, что же касается простых русских людей, то они мыслили несколько по-другому. У многих еще были свежи в памяти безрадостные события, связанные с Крымской войной, когда с полей сражений везли искалеченных, израненных воинов, которых еще долго можно было увидеть на улицах, на папертях соборов, у церквей, стоящих с протянутой рукой, на самодельных протезах, просящих подаяние. Память требовала, чтобы это не повторилось. Раненым и больным русским воинам нужны были забота, уход и попечение. Кто мог лучше это сделать?
Мужчины по указу о всеобщей воинской повинности собирали пожитки и отправлялись к местам сбора, где их распределяли по дивизиям, полкам. Доля женщин в таких случаях хорошо известна — провожать и оплакивать мужей, отцов, братьев. Но, может быть, впервые ко многим из них пришло сложное чувство, которое следом за исчезновением признаков женской слабости заставило задуматься о собственной сопричастности к происходившим событиям. Явление это было стихийным и повсеместным, но отчетливо свидетельствовало о просыпающемся самосознании и ответственности за судьбу Родины в годину испытаний. «Современная война есть война народа, всего государства; на всех сторонах жизни народной отражается влияние войны», — делал вывод Склифосовский.
Правительственные учреждения, благотворительные общества. славянские комитеты были завалены просьбами женщин, которые во всеобщем патриотическом подъеме русского народа звучали внушительно, но до определенного момента оставались гласом вопиющего в пустыне. Представительницы привилегированных сословий, выходцы из городской мещанской среды, жительницы губернских и глухих уездных городов и сел требовали, настаивали, умоляли, заявляли о своем желании отправиться на театр военных действий и посвятить себя уходу за ранеными и больными. Движение женщин было настолько широким и энергичным, что вызвало определенную растерянность в правящих кругах, явно не ожидавших такого массового проявления патриотических чувств слабого пола.
Вот как, например, звучал один из официальных ответов на многочисленные прошения женщин: «В связи с неопределенными обстоятельствами, отправление множества сестер милосердия является несвоевременным и нецелесообразным; по крайней мере» до тех пор, пока настанет действительная надобность». И это при громаднейшем недостатке в русской армии медицинского персонала. «Воистину вопиющая близорукость!» — восклицал современник.
Поскольку правительство явно не спешило с официальным одобрением почина женщин, первыми откликнулись врачи, которые в частном порядке, бесплатно открыли курсы по подготовке сестер милосердия. В начале февраля 1877 года в Петербурге при Семеново-Александровском госпитале были организованы уроки для желающих, которые собирались три раза в неделю, а затем ежедневно. В числе ста пятидесяти учениц были не только жительницы столицы, но и приехавшие из провинции. Предполагалось знакомить женщин, «насколько это возможно, с данными анатомии и физиологии, хирургии и десмургии, с учением о повязках, гигиеной и уходом за больными и ранеными, с помоганьем при операциях, с измерением температуры, прочтением рецептов и сигнатурок».
Частная инициатива, наконец, была замечена, и «на публичном испытании слушательниц» родственница Александра II великая княгиня принцесса Ольденбургская, главный военно-медицинский инспектор Козлов Н. И., профессора Медико-хирургической академии и представительницы Красного Креста засвидетельствовали, что «в основном молодые девушки в возрасте от 18 до 30 лет по всем разделам программы имеют твердые знания». Всего за шесть недель существования таких импровизированных курсов было подготовлено более 600 сестер милосердия. Инициативу столицы подхватили во многих городах России. В Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Курске, Чернигове, Полтаве, Тамбове, Владимире, Саратове, Костроме распахнулись двери больниц и лечебниц, странноприютных домов, где безвозмездно читались лекции, проводились практические занятия по уходу за ранеными и больными.
Последние предвоенные месяцы скупы на свидетельства современников, но и те, что имеются, говорят о том, что в какое бы медицинское учреждение ни заглянули, то «везде обнаружили особое прилежание, усердие и внимание слушательниц», среди которых царила атмосфера подлинного товарищества и взаимопомощи.