О подчеркнуто проникновенном отношении Петра I к Александру Невскому и том влиянии, которое оказал он на деяния императора, свидетельствует факт создания им статута ордена, носящего имя великого князя. Но Петр I ушел из жизни, так и не увидев его образца. С легкой руки Екатерины I орден вошел в жизнь без статута. Он имел один класс и девиз: «За труды и Отечество». Трудно сказать, какие труды понес за Россию герцог Голштинский Карл Фридрих, но именно он стал первым обладателем награды в день бракосочетания с цесаревной Анной Петровной 21 мая 1725 года.
Без сомнения, Петр I, желавший видеть орден в числе почетных наград России, вряд ли согласился бы с его второстепенным значением, а тем более с тем, чтобы он оказался на груди иностранца. Очевидно, чтобы как-то сгладить полуофициальное признание ордена, Екатерина I 30 августа объявила статут и возложила его на себя, а затем уже и на высших сановников империи. От ордена, как и от всего «старого мира», отреклись в 1917 году и вспомнили о святом и благоверном князе Александре Невском (конечно, без употребления слова «святой и благоверный»), когда погибель вновь грозила России.
Дочь Петра I императрица Елизавета Петровна, которая стала свидетельницей искренней отцовской симпатии и бережного отношения к памяти Александра Невского, прониклась к его личности не меньшими чувствами. Она дала понять хранителям святыни, что намерена оказывать им всяческую поддержку. Большие материальные затраты на расширение монастыря и на строительство превратили его в один из прекраснейших уголков Санкт-Петербурга, где архитектура прочно гармонировала с природой. Душевная же гармония наступала при входе в главный собор — Троицкий, где художники, резчики по дереву и мрамору, позолотчики создали атмосферу спокойствия и величия. В нее, по мнению Елизаветы Петровны, должна была органично вписываться и новая рака, которую она заказала лучшим западноевропейским мастерам.
Художник Ганс Кристоф Грот, скульптор Иоаганн Франц Дункер, живописец Л. Каравак и другие сумели прочувствовать замысел императрицы. «На исправление работ, касающихся постановления раке», казна отпустила 2000 рублей, а Елизавета Петровна распорядилась отдать на ее создание первые девяносто пудов серебра, которые были получены с Колыванских рудников.
Почти три года неустанно работали над серебряным ансамблем русские мастеровые с Монетного двора по ковке, чеканке, гравировке: Петр Андреев, Андрей Афанасьев, Иван Беспалов, Ерофей Еремеев и многие другие. Каждый день в этой работе приносил им ощущение необычности их творения. И оно получилось на диво превосходным, вобрав в себя чувства признательности к национальному герою и воспев истинную красоту народной души. Совершенствование серебряного ансамбля раки продолжалось и после ее установки за правым клиросом Троицкого собора. Но и в день ее освящения 30 августа 1750 года собравшиеся могли убедиться в уникальности творения рук человеческих. По бокам массивного серебряного саркофага, с литыми головками херувимов на углах, барельефы воссоздавали героические эпизоды из жизни Александра Невского; Михаил Васильевич Ломоносов в эпитафии выразил чувства, владевшие в тот миг многими,
Начиная с 1743 года в день 30 августа весь Петербург выходил на Невский проспект, по которому по повелению Елизаветы Петровны «для украшения службы божьей и обрядов церковных» устанавливался крестный ход из церкви Казанские Пресвятые Богородицы (ныне Казанский собор. — Б. К.) в Александро-Невский монастырь». Последний такой крестный ход жители наблюдали в 1916 году.
Совершенно иное зрелище могли видеть священнослужители и монахи Александро-Невской лавры в 1922 году.
«Ввиду высокой патриотической и художественной ценности этого памятника (раки. — Б. К.) Александру Невскому, — гласит официальный документ, — все это величественное сооружение было передано в Эрмитаж». Останки же святого были погружены в ящик и до июня 1989 года хранились в подвале Казанского собора, превращенного в музей истории религии и атеизма. Более кощунственного деяния, оскорбившего миллионы верующих и лишившего град Петра своего покровителя, пожалуй, трудно было совершить. Не потому ли многочисленные беды и напасти обрушились на Ленинград и привели к необычайным историческим и человеческим жертвам.
В войну Великую Отечественную в траншеях и землянках перед образом Александра Невского на ордене клялись русские офицеры бить врага так, как делал это Александр Ярославич. Поклянемся же и мы перед его останками, перенесенными в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры в верности идеалам, за которые сражался «святой и благоверный великий князь».
НА ПОДВИГ С ВЕРОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ
Кажется, время замерло здесь, и даже разрушительные жернова молоха вандализма вынуждены были замолчать в бессилии перед созидательной силой человеческого гения. Одухотворенность и проникновенность его особенно чувствуется в тех уголках, которые сохранились в своем первозданном виде и дают обильную пищу воображению. И вот уже из открытого окна кельи до вас доносится молитва одного из иноков, а из другого слышится поскрипывание гусиного пера и шелест листов, на колокольне легкими переборами звонари пробуют колокола. Но внезапно в размеренный ритм жизни обители врывается конский топот. В пустыни забили тревогу, но вскоре она унялась — дозорные завидели великокняжеский стяг и конных воинов в исконно русском одеянии.
Их было необычайно много, а роскошные доспехи и вооружение говорили о знатности прибывших. Ровно через день после Успенья Богородицы (15 августа) великий князь Московский Дмитрий Иванович «пригласил с собой брата Владимира Андреевича, всех бывших тогда в Москве князей и воевод русских, с отборною дружиной воинскою в Троицкую обитель».
Откликнулась Русь на великокняжеский призыв, всколыхнулась, почувствовала в себе силу ратную, возрадовала сердце Дмитрия Ивановича. Но как никогда оно нуждалось в твердости, в избавлении от тревог и сомнений.
Путь в шестьдесят с небольшим верст был недолог, и вскоре воины стояли у ворот монастыря. Встречал их игумен, преподобный Сергий.
Невозможно определить количество коротких свиданий и продолжительных встреч, которые состоялись между великим князе?*! и преподобным Сергием, но в жизни Дмитрия Ивановича, правнука Александра Невского, они оставили неизгладимый след. Да только ли в его!
С тех пор как в непролазной чащобе, в окружении топких болот, вдали от наезженных дорог и тропинок обосновал небольшую келью молодой монах Сергий (ему было в ту пору двадцать четыре года), это место стало центром всеобщего притяжения. Сюда шли люди, решившие отречься от мирской жизни, и, подобно первому обитателю пустыни, продолжить ее в жертвенном служении всевышнему. Но воистину для молвы не существует препятствий, и о подвиге Сергия вскоре стало известно в разных уголках России. Нет, преподобный монах вовсе не жаждал легкой славы ясновидца, но, укрепив дух в познании истины, н; стал запираться в себе.
Не счесть, сколько человеческих судеб уберег Сергий от душевного краха, скольких грешников наставил на путь праведный, сколько крови русской сохранил, скольким людям внушил подвижническое служение церкви. Да и в делах малых, в извечных человеческих заботах о хлебе насущном, об отвращении болезней и напастей не было лучшего спасителя на Руси. Стоит ли говорить, что получить благословение от старца из Троицкой обители считалось высшей наградой для любого россиянина, будь он князь или холоп.