Через некоторое время вновь послышались шаги. Торопливые и немного шаркающие. К моему облегчению это была Прося. Она вытащила откуда-то из складок своей юбки краюшку хлеба и небольшую бутыль с молоком. Просунула сквозь решетку и прошептала:
— Пейте скорее, Анечка, а то они Вас тут голодом заморят.
Я торопливо подползла к решетке и схватила еду. Приложилась к бутылке и показалось даже, что боль немного отступила.
Прося тихонько плакала, глядя на меня и вытирала слезы уголком платка, повязанного на голове.
— Как же так, барышня, как же так, — тихонько запричитала она, пока я жевала хлеб.
Закончив с едой, я почувствовала себя немного лучше, но озноб так и не отпускал меня, я вся дрожала и казалось даже зубы выбивают странную дробь.
— Прося, ты иди, вдруг тебя здесь застанут, думаю тебя тогда тоже будет ждать наказание.
Она будто только что очнулась заозиралась по сторонам и схватив бутылку почти бегом скрылась в проходе. Вскоре вновь все стихло и лишь возня мышей напоминала мне о том, что я не одна в этом мире. Могла ли я еще месяц назад подумать, что окажусь в такой чудовищной ситуации, среди страшных и жестоких людей. Перенесусь на много лет назад.
Одиночество сводило с ума похлеще, чем ноющая боль в спине. Похоже у меня жар. Я обнимала себя руками, но это мало помогало. Потом проваливалась в какой-то беспокойный и мрачный сон без сновидений. В камере окончательно стало темно и в маленьком окошке под потолком загорелись звезды.
Я улеглась набок больше не в состоянии сидеть. Силы постепенно покидали меня, как и последние частички тепла. Я уже не чувствовала своего тела. Сознание мое помутилось, я видела вокруг какие-то мрачные тени, казалось они притаились по углам и ждут чтобы наброситься на меня и разорвать, как только я прикрою глаза.
Я то выныривала из забытья как из липкого болота, то вновь погружалась в него.
Пока не почувствовала, как чьи-то руки подхватывают меня и прижимают к горячей груди. Казалось жар от обнявшего меня человека окутывает меня с ног до головы. Но внезапно вернулась боль. Я застонала, но открыть глаза так и не смогла. Да и мне было по большому счету все равно кто и куда меня несет, лишь бы согреться, лишь бы подольше не отпускал.
Я чувствую дыхание на своем виске и шепот:
— Только тихо, не кричи пожалуйста, я помогу тебе, только молчи. Скоро боль закончится.
Глава 7
Когда я прихожу в себя, то уже нет ужасной камеры, холодного пола и кучи соломы с мышами. Я лежу на огромной кровати застеленной белоснежными простынями на которых виднеются следы уже бурой и подсохшей крови. Лежу на животе, а чьи-то заботливые руки наносят мазь на мою спину. Это не очень приятно, но терпимо. Да и потом мазь видимо какой-то целебной, потому что после нанесения кожа охлаждается и боль немного отступает, это как обезболивающее.
Каково стало мое удивление, когда я поворачиваю голову и вижу около себя старуху. На первый взгляд она кажется мне настолько дряхлой, что я всерьез пугаюсь как бы она не рассыпалась в прах. Но присмотревшись я понимаю, что она еще довольно крепкая женщина, а глаза вообще могли бы принадлежать молодой девушке. Я даже замираю на несколько секунд, никогда не видела такого оттенка. Аметист, точно, у меня в прошлой жизни были серьги с камешками такого цвета. От бабушки остались. Он мне их на совершеннолетие подарила.
«Прошлая жизнь» эти слова словно возвращают меня в реальность. Спина заныла, а замершая старушка оживает. Она вновь наклоняется надо мной и водит пальцами по рубцам. Я буквально ощущаю, как ее пальцы касаются краев разошедшейся кожи.
Я стараюсь сосредоточится на чем-то постороннем, только бы не думать о том, что моя спина теперь превратилась в кровавое месиво. Перевожу взгляд на письменный стол, он стоит сбоку, ярко освещен светом, льющимся из незашторенного окна. Сосредоточиваю все свое внимание на нем. Огромный, почти трехметровой длины, покрытый зеленым сукном. Резные ножки, оканчивающиеся львиными головами, подпирают его с четырех сторон. А по бокам расположились две тумбы с ящиками. На столешнице небрежно разбросанные бумаги и перо в чернильнице. Кто-то видимо писал, когда ему помешали и строки на бумаге обрывались посередине листа. А еще вдоль дальнего края стоят и лежат какие-то причудливые инструменты. Я никогда таких не видела, но к сожалению мое положение не позволяло их рассмотреть более подробно. На самом углу немного дымит трубка.
Я настолько погружаюсь в свои мысли, что не замечаю, как вошел Дмитрий. Старуха зыркает на него, а он, не обращая внимания на гнев в ее глазах подходит ближе.