– Чего можно бояться в таком замке, как этот?
– Ой, не скажите, княжна! Именно в нашем замке недавно привидение поселилось. Пугает. У нас‑то в Петербурге, ежели эдакое где водилось, люди там жить остерегались. А тут… вроде как положено, чтобы в замках привидения водились. На мой взгляд – не по‑божески это! Ночью спишь, а оно внизу завывает. Нынче вроде примолкло. Дня три, пожалуй, как выть перестало… Я‑то дом в Петербурге помянула не с тем, чтобы его хаять. Наоборот. Дом наш хоть и небольшой был, а ладный да теплый. Вы помните, чтобы мы в нём когда‑нибудь и в лютые зимы замерзали?
А здесь и летом от камня холодом тянет. Особенно в той комнате, что у двери в подземелье. Мне его светлость маркиз показал, пока ещё при памяти был. Всё говорил: дверь, дверь, а для чего эта дверь, не сказал.
Пальцами эдак показал, мол, за дверью лестница вниз. В подземелье, значит… Нет, я бы согласилась в замке жить, но чтобы дерева в нём побольше было, а то от камня одна неуютность…
– Скажи‑ка, – медленно проговорила Соня, не доверяя мелькнувшей в голове мысли, – а давно заболел твой супруг Антуан?
– Аккурат перед тем, как на наших землях стала чужая повозка появляться. Я‑то сперва внимания не обращала: ездит и ездит себе. Всё равно у нас там ничего не растет. Может, тот, кто ездит, себе таким манером путь сокращает. Непорядок, конечно, но ежели это какой сосед, то чего из‑за ерунды ругаться?
Эмиль первый не выдержал. Говорит: «Что‑то сей пришелец у нас ворует». Я рассмеялась – чего у нас можно воровать? Но Эмиль предложил вместе с ним пройтись, посмотреть. Ведь тот ездок не просто так проезжал мимо. Нет, он поставит свою черную карету, или как там она называется, фургон, что ли, и стоит эта повозка, подолгу стоит. И пошли мы посмотреть…
– Среди дня хоть пошли, не ночью? – улыбнулась Соня, поощряя Агриппину, которая морщила лоб, словно случившееся представало перед нею теперь в каком‑то ином свете.
– Понятное дело, дождались, чтобы этот странный ездок опять к нам пожаловал, да и пошли ему навстречу. Эмиль шпагу взял, я – топор…
– Чего ж Эмиль топор не взял? – усмехнулась Соня.
– Французы всё норовят со шпагами ходить. Модно это. Как женщины брошки да бантики носят, так и мужчины – шпаги.
– Но вы же вроде не на прогулку вышли?
– Понятное дело, – с возмущением проговорила Агриппина, – каждый хочет своё добро защитить. Я в тот момент и не подумала, чтобы Эмилю топор отдать. Топор – оружие русских людей…
Вот вам крепостная девчонка! Звучит‑то как: топор – оружие русских…
– Ты смотри, как стала рассуждать! – вслух удивилась Соня.
– Думаю теперь помногу. Аристократы, я ещё в Петербурге нагляделась, часто сидят и думают. Что же им ещё делать, когда всю работу слуги выполняют? Надо и мне привыкать… Так вот, я подумала: ежели этот нарушитель чужих владений что‑то на наших землях прячет, то и накинуться может, от страху‑то… И место выбрал, негодяй, – лучше некуда. Нам и из окна не видно, что он делает, – деревья загораживают, и с дороги его никому не заметно – там низинка. Юркнул в неё, и нет тебя! Сейчас небось ваше сиятельство скажет, что я, как всегда, издалека начинаю.
– Не скажу, – покачала головой Соня. – Даже поощрю тебя. Ту коробку, мной привезённую, что ты отнесла не глядя, можешь принести и распаковать. Я же помню, как ты пирожные, что ела в Петербурге у Григорьевой, расхваливала. Вот я тебе и привезла таких же. Те, что я брала в кондитерской на Невском, французскими назывались. Авось эти не хуже, самими‑то французами испечённые!
Агриппина обрадовалась, опять захлопотала насчет чаю, пирожные выложила. А Соне было вовсе не до пирожных. Она себе вроде как перерыв устроила, потому что от рассказа новоявленной маркизы её стали одолевать самые нехорошие предчувствия.
Теперь, запивая чаем шедевры французского кондитерского искусства, Агриппина не спешила поведать начатую было историю, но Соней овладело нетерпение.
– Рассказывай, – поторопила она, – мне интересно, что там было с тем нарушителем границ чужих владений. Вы хоть в лицо его видели?
– Какое там! Ездил хоть и белым днем, в жару, а всё в черной шляпе, на глаза надвинутой. Лица было не разглядеть. Сбежал он, – проговорила Агриппина с набитым ртом. – Завидел нас, с топором да со шпагой, и дал дёру. За повозкой так и не вернулся. Мы потом её к себе поставили. Думали, придёт назад требовать, но он так и не пришёл. Видно, опасную контрабанду в той яме прятал.
– Какой яме?
– Там в земле яма была вырыта. Этак аккуратно камнями выложенная. Мы с Эмилем не успели её как следует рассмотреть. Тот человек, кажется, только открывать её стал. Бревно, значит, подложил, чтобы крышка не захлопнулась. Эмиль сдуру‑то возьми и это бревно вытащи. Крышка – щёлк, и будто ямы и не было. На совесть сделано. Маркиз Антуан давно делами не занимался, вот и стали появляться в его землях чужие люди…