Несколько недель назад маркиз Антуан де Баррас выглядел достаточно здоровым стариком, несмотря на свои восемьдесят девять лет. Но теперь на постели перед Соней лежала дряхлая развалина. И на вид ему можно уже было дать не восемьдесят девять, а все сто девять лет. Будто в момент из старого Антуана выпустили всю жизненную энергию.
Странно, но жизнь в нем еще теплилась. Как будто не все дела закончил он на грешной земле.
Старый маркиз не пошевелился, ни один мускул на его лице не дрогнул, когда Агриппина склонилась над ним и позвала:
– Мосье Антуан!
– А он не умер? – шепотом спросила Соня.
– Сейчас проверим. – Агриппина сунула руку в карман передника и приложила зеркало к губам старика. – Дышит. Третий день он так. Пробовала лекарство дать – мадам Фаншон прислала, да он губ не разжимает.
Она тяжело вздохнула.
– Бедный мосье Антуан! Такой всё был с виду здоровый, а тут… словно опоил его кто смертельным зельем…
«Зельем!» – отозвалось в мыслях Софьи и тут же пропало. Что за мысль пыталась прорваться в её взбудораженный ум? Она в какой‑то момент действительно подумала, что маркиза отравили. Но кто? Вряд ли Эмиль. Да и зачем ему? И уж тем более не Агриппина.
При всех своих привычках и странностях, она девочка добрая и богобоязненная. К маркизу испытывает чувство глубокой благодарности…
Словно в ответ на Сонины размышления, та, которую лежащий на кровати старик сделал маркизой, женившись на ней, проговорила со слезами в голосе:
– Очнитесь, мосье Антуан! К вам княжна Софья Николаевна приехали, повидаться. Вы же недавно о ней спрашивали. Мадемуазель русская княжна.
Последнюю фразу Агриппина повторила по‑французски, видимо, копируя самого маркиза де Баррас и у неё получилось так похоже, совсем без акцента, что Соня подумала: «У девчонки хороший слух».
Вон как она копирует французское произношение.
Непременно поучу её языку… Странно, о чём только не думается у постели умирающего!»
Погруженная в свои размышления, она пропустила момент, когда Агриппина, до того безуспешно подносившая ко рту больного ложку с лекарством мадам Фаншон, вдруг проговорила:
– Вот молодец, выпил! Ещё глоточек, ещё! Мосье Антуан выздоровеет. Зачем же ему лежать да болеть, когда мы все переживаем да сокрушаемся…
Можно подумать, маркиз понимал то, о чём говорила Агриппина. А она всё щебетала по‑русски, все уговаривала его.
– Здравствуйте, мосье Антуан, – сказала Соня на родном языке больного.
Ресницы его затрепетали, и он с видимым усилием открыл глаза.
– Княжна, – еле слышно прошелестел маркиз, – вы явились на мой зов! Господь услышал мои молитвы.
Он сделал попытку подняться, но это ему никак не удавалось. Агриппина ловко приподняла супруга и подложила подушку под его спину.
– Хорошая девушка, – похожая на гримасу улыбка тронула его губы. – Жаль, что я так стар, не могу оценить… по достоинству.
Внезапно он беспокойно повёл шеей, словно услышал какой‑то тревожащий его звук, хотя Соня могла поклясться, что ничто в замке не нарушало тишину.
– Флоримон! Флоримон здесь.
– Нету Флоримона. – Уж это‑то Агриппина поняла и воспользовалась моментом, чтобы опять заставить маркиза выпить ложечку лекарства. – Откуда ему здесь взяться?
Маркиз, понятное дело, ничего из её слов не понял. Взгляд его снова отыскал Соню.
– Флоримон приходил! Ночью. Заставил выпить… морфий.
– Как – морфий? – не поверила Соня. – Зачем ему понадобилось поить вас морфием?
– Может, и не морфий, но какую‑то отраву, после чего я сделался игрушкой в его руках.
– Что он говорит? – спросила Агриппина – волнение Антуана де Баррас передалось и ей. Те несколько фраз по‑французски, которые ей удалось освоить, пока ещё не способствовали пониманию его бессвязной речи.
– Потом я тебе всё расскажу, – сказала ей Соня и опять заговорила с маркизом на его языке. – Вы показали ему вход в подземелье?
– Показал, но не все хитрости. Просто не успел.
Уж больно любимый сынок торопился. Не рассказал, как открывать потайную дверь изнутри и на что нажать, чтобы люк подземного хода не заклинило. Потерял сознание… Кто принёс меня в постель?
– Маркиз спрашивает, кто уложил его в постель, – перевела Агриппине Софья.