– Княжна, миленькая, Софья Николаевна… – продолжала бубнить та. – Ну что вас тянет во всякие такие нехорошие места? То в тайную лабалаторию, то в подземелье… Что вам в покое не сидится?
– Поговори мне! – привычно прикрикнула на неё Соня и осеклась. Агриппина больше не её крепостная.
Но юная маркиза ничуть не обиделась, а продолжала ныть:
– Вы разве привидений не боитесь? Кто знает, что в этом замке когда‑то случилось? Может, на двери в подземелье какой‑нибудь охранный знак стоит, вот призрак и не может наверх прорваться, так по подземелью бродит и от злости воет. Какую‑нибудь бабку мосье Антуана убили, вот земля её и не принимает. А ну как привидение на нас набросится?
Вряд ли Агриппина думала так всерьез, но Соня поняла, что придётся потрудиться, чтобы склонить к своему предприятию молодую вдову.
– Ты даже не представляешь, девочка, какой сюрприз может нас там ждать!
– В подземелье‑то? Крысы, сырость и… привидение, вот что нас там ждёт, Софья Николаевна! – сказала упрямица.
И ведь она права: кроме золота, о котором глупышка пока не знает, там ничего интересного нет.
Однако Агриппине, как вдове маркиза, принадлежит половина сложенного внизу золота. Если, конечно, в подземелье спускался именно Флоримон, если он не вывез всё и… если теперь его более нет в живых.
– Я согласна, чтобы этот самый сюр… или как вы назвали… одним словом, что бы нас там ни ждало, пусть оно будет вашим. Мне это ни к чему!
– Ты надо мной смеешься?
– Спаси Христос, барышня… простите, Софья Николаевна! Ну чем я вам помогу? Только заболею от страха. Вы лучше, ваше сиятельство, возьмите своего Патрика. Он мужчина сильный, крепкий, небось его никаким привидением не напугаешь.
– Я прошу тебя, Агриппина, выполни эту мою просьбу! – сказала Соня.
Она требовательно посмотрела прямо в глаза Агриппине – знала, что, несмотря на новый титул и жизнь свободной женщины, перед её властностью бывшая крепостная всё ещё не может устоять. До срока говорить о золоте Соне не хотелось, как будто преждевременное упоминание о нём могло как‑то повлиять на его наличие в подземелье.
Ах, это проклятое золото совсем заморочило Соне голову! Агриппину держит в неведении, Патрику не доверяет… Сама без конца перебирает одни и те же варианты: Флоримон успел его вывезти, Флоримон не успел его вывезти…
А Патрика не то чтобы подозревает во всяких грехах, а просто не уверена в нём настолько, чтобы сообщать ему наполовину чужой секрет. Известно, блеск золота частенько ослепляет и добродетель…
А что, если Патрику для возвращения на родину не хватает именно денег, и он не устоит перед тем, что богатство, можно сказать, само плывёт ему в руки…
Опять домыслы. Знал бы Патрик о мыслях Сони, небось это оказалось бы серьезным испытанием для его преданности!
Глава седьмая
Агриппина колебалась. То есть ей ужасно хотелось ответить категорическим «нет», но бывшая хозяйка так её просила… Честно ли будет со стороны Агриппины посылать её в подземелье одну или хотя бы с тем же Патриком? Кто знает, что у него на уме.
И чего вообще он торчит подле княжны, хотя ему с его статью самое место в далёком Версале…
Конечно, она вовсе не хотела сказать, что Софья Николаевна ему не пара, но должность дворецкого не по нему. Патрику подошло бы скакать в седле во главе войска или сидеть на троне. Или… На этом воображение Агриппины исчерпалось. Не на месте он был в роли слуги, и всё тут! А значит, подозрителен.
В общем, она подумала и сказала твердо:
– Хорошо, мы пойдём туда завтра, но сегодня – увольте.
Как будто один день отсрочки мог что‑то изменить.
Соне пришлось уступить. Если её подозрения верны и в подземелье действительно оказался запертым Флоримон, то сегодня уже пятый день, как внизу, под замком, перестало завывать так называемое привидение. Теперь, значит, и ему уже всё равно, когда откроет кто‑то дверь в подземелье.
– Наверное, ты права. Спустимся туда завтра…Ты, Агриппина, только вот что скажи: Эмиль, как думаешь, на золото падок? Ну, к примеру, если бы он увидел у кого‑то много денег или драгоценностей, мог бы ради них убить человека?
Агриппина, надо отдать ей должное, не стала отвечать не подумав. Некоторое время что‑то прикидывала мысленно так и сяк, рассуждая сама с собой, и наконец проговорила:
– Думаю, не смог бы. Он для Флоримона вон какие огромные деньжищи получал. И всегда знал, где хозяин их держит. Эмиль мне сам об этом рассказывал… Нет, он совсем другой… Он любит, чтобы над ним кто‑то стоял и всё за него решал, как ему жить, что делать. Понимаете, Эмиль послушный: скажут пойти, пойдёт, надо женщину… взять, возьмёт. Иной раз я даже злюсь – что же у него своих желаний никаких нет!