– Интересно бы посмотреть действие вашей мази.
– Она многократно опробовалась на моих сыновьях, – улыбнулась Фаншон.
Соня немного рассердилась: что‑то эти лекари всё норовят шутить и улыбаться. Но тут же укорила и себя – сама она тоже старается не думать о смерти. А уж ей‑то Патрик был куда ближе, чем им.
Доктор посмотрел вслед уходящим женщинам и сказал Соне:
– Какая способная женщина эта Фаншон! Жаль, что она не может учиться в медицинском институте. Из неё вышел бы прекрасный врач.
Он опустился на стул у стола, и Соня налила молока ему и себе тоже, раз уж мосье Поклен не побоялся вообще принимать пищу у неё в замке.
Как говорят у Сони на родине, знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Разве могла она подумать, что от простой горничной может исходить такая опасность? Наверняка Вивиан считала, что как‑нибудь вечером княжна сядет за стол вместе с Патриком и выпьет коньячку.
Она ещё плохо знала свою госпожу – на самом деле Соня не пила коньяк. Из крепких напитков княжна пила только грог, и то только однажды – теперь не стоит вспоминать, чем её опыт кончился.
Бедный Патрик! Он пострадал там, где должна была пострадать Софья Астахова. Принял смерть за русскую женщину, не ведая, не гадая… Однажды в минуту близости он пошутил, что отдал бы за Софью жизнь, а оказалось, не в добрую минуту…
Вдруг страшная мысль кольнула княжну прямо в сердце: а что, если Вивиан отравила не только коньяк?! Она лихорадочно стала перебирать продукты, которыми пользовалась сегодня Ода. Булочки она недавно испекла, молоко тоже принесли сегодня утром.
Потом, когда Соня останется вдвоем с кухаркой, то обсудит, что из продуктов на всякий случай стоит сразу выбросить.
Но тут в её размышления ворвался голос доктора.
– Понимаю, ваше сиятельство, вам есть, о чём подумать, – проговорил он, уплетая булочки, – но лучше пока отвлечься. Ещё успеете напридумывать и то, чего не было. Давайте лучше поговорим о той «красотке», которую вы привезли в дом. Хочу сказать вам: она – любопытный экземпляр. Навскидку ей можно дать и восемнадцать, и тридцать лет. И в ней странным образом перемешались красота и безобразие.
Впрочем, последнего всё же больше. Может, ей бы характер поженственней, не так бы бросалось в глаза уродство. Помнится, в древности было такое божество с собачьей головой… Впрочем, чего это я… Про таких, как Мари, говорят: страшна, как смертный грех!
– Ей вовсе не тридцать лет, как вы предполагаете. Если бы вы могли её осмотреть, то увидели бы, как молода и упруга у неё кожа. На самом деле ей всего двадцать. Бедняжка не виновата, что такой уродилась. Наверняка она уже достаточно настрадалась от своей внешности, – сказала Соня. – К сожалению, человеку не дано исправить ошибку провидения.
Доктор потянулся к кувшину и подлил себе молока.
– А вот тут вы, дорогая, не слишком правы. Мой друг – хирург, его зовут Жан Шастейль. Советую запомнить это имя, ибо сей врач далеко пойдёт – с помощью своего хирургического ножа он творит просто чудеса. Я уже не говорю о таких недостатках, как заячья губа или волчья пасть, но при необходимости он может выкроить человеку совершенно новое лицо.
– Вы потому советуете мне запомнить его имя, что думаете, будто и мне пора исправить свою внешность? – хохотнула, но тут же осеклась Софья.
– О, нет‑нет, мадемуазель Софи, ваша красота совершенна. Как говорится, ни прибавить, ни убавить… Я потому заговорил про Жана, что посмотрел на вашу находку и подумал, как сумел бы он исправить сию ошибку природы… Не обращайте внимания на мои разглагольствования. Я тут у вас пригрелся. Молоко я люблю, булочки во рту тают, вот и разболтался…
Поклен с сожалением отодвинул от себя блюдо с булочками.
– Любовь к печенью меня погубит. Мне приходится хватать себя за руку, когда она вновь и вновь тянется к сладкому… Да‑а, я всё думаю об этой женщине. Будь она побогаче, чтобы иметь возможность оплатить услуги хирурга, ей можно было бы помочь. Впрочем, беднякам не до красы, когда есть нечего… Кстати, о еде. Если вы надумаете уволить свою кухарку, сообщите мне, я с удовольствием её возьму.
– Боюсь, вам долго придётся ждать, – сказала Соня и в тот же момент услышала, как открылась входная дверь и по коридору протопали несколько пар ног, а потом одна из них почти бегом направилась к кухне.
– Ваше сиятельство, мосье доктор, я привёл полицейских, как вы и хотели. Они в гостиной.
– Идемте, – спохватилась Софья и взглядом позвала за собой доктора.
В гостиной на углу кушетки сидел один полицейский, а второй прохаживался по комнате, бросая взгляды на мёртвого Патрика. Никто его не трогал с места, так он и лежал, словно уже покинутый всеми, хотя только обстоятельства вынуждали Соню всё время передвигаться, не имея возможности хотя бы посидеть возле почившего возлюбленного.