– Ты всегда был шутником, Жан, – заметил Поклен, – дождёшься, когда те, кого ты высмеиваешь, наконец разозлятся и всыплют тебе как следует.
– Ну, одно дело всыпать безвестному лекаришке, и совсем другое – аристократу, пусть и с купленным титулом. Кроме того, мои слуги сумеют меня защитить. Все они имеют немалый опыт уличных потасовок. А с них какой спрос? Слугу ведь не вызовешь на дуэль.
– Зато можно привлечь к суду, – опять вмешался доктор Поклен. Он уже проявлял нетерпение, только не знал, как напомнить хозяину, что они посетили его вовсе не за тем, чтобы вести за столом подобные беседы.
А Соня, казалось, увлеклась игрой.
– А какой субстанции был бы ваш эликсир, паче чаяния вам и в самом деле удалось бы его изобрести?
– Думаю, воздушной.
– То есть вы хотели сказать: понюхал, и все?
– Я хотел сказать, воздух – он и есть воздух.
– То есть… вы имеете в виду… надувательство?
Или просто то, чего быть не может? Так называемый философский камень…
– Конечно же. Ведь то, чего не может быть, должно и быть невидимо глазу…
– Боже мой, о чём вы говорите! – не выдержал Поклен. – Что подумает княжна! Наверное, она представляла себе талантливого хирурга вовсе не таким… легкомысленным.
– Главное, я не представляла его таким молодым. Я думала, Жан Шастейль – крепкий старик, у которого пока не дрожат руки, когда он берёт в руки хирургический нож.
– Всё! Ещё немного, и я разочаруюсь в себе самом.
Граф обратился к безмолвно стоявшему за его спиной лакею:
– Вот что, Лион, приведи служанку княжны в ту комнату, в которой я обычно осматриваю больных, и скажи Люсьену, чтобы он приготовил всё необходимое. – Затем он повернулся к Соне:
– Желаете осмотреть мою картинную галерею или оранжерею?
– Желаю смотреть на вашу работу, – в тон ему ответила Соня.
Хирург усмехнулся.
– Я наблюдал, как при виде крови здоровенные мужчины падали в обморок. Быть врачом может не каждый.
– К сожалению, – тяжело вздохнула Соня.
Она поднялась из‑за стола, потому что мужчины сидели и ждали, пока она встанет.
– Вы что же, хотели стать врачом? – проговорил Шастейль, словно удивляясь самому себе: глупо предположить такое.
Женщина, с её слабостями, с её мозгами, для которых латынь – слишком трудная наука… Ему доводилось встречать женщин, умеющих хорошо ухаживать за больными, но это были женщины из простонародья. Он мог бы ещё кое‑что добавить к Сониному описанию слабых сторон аристократов. Женщины благородного происхождения слишком хрупки и не готовы к трудностям. Под жизненным напором они ломаются, как сухой лист…
Но он не станет возражать. Хочет себя попробовать – пусть, её дело. В отличие от некоторых других врачей посторонние люди его не отвлекали. Он просто забывал о них, едва приступал к своей работе.
Надо будет лишь предупредить Люсьена, чтобы держал под рукой нюхательную соль, когда эта русская княжна грохнется в обморок.
Соня все поняла по улыбке графа‑медика, промелькнувшей на губах, по снисхождению в глазах. Надеется, что она опозорится, когда увидит, как он будет резать по живому… Не дождётся!
До сегодняшнего дня Соне не доводилось бывать в больницах. Сама она никогда серьезно не болела, да и матушка её болела и умерла дома. И княжна не знала, как должны выглядеть помещения, в которых хирурги делают операции. Наверное, поэтому то, что она увидела в особняке Шастейля, воспринималось ею как само собой разумеющееся. Отделанные мраморными плитками полы, белые стены, посредине огромный стол. Окно чуть ли не в полстены, начищенная до блеска медная плевательница на изогнутых ножках. Тут же, у окна, стоял небольшой, похоже, серебряный столик, на котором были разложены хирургические инструменты.
Хирург сбросил на руки Люсьену свой расшитый золотом камзол и переоделся в нечто однотонное, наглухо застегнутое, и надел на голову такого же цвета шапочку. Это одеяние сразу словно добавило ему возраста.
Шастейль усадил Мари на стул возле окна и сел напротив, вглядываясь в наверняка испуганную девушку так, словно хотел укусить. Служанка держалась мужественно, стараясь не смотреть на столик с его страшными орудиями. «Будто в пыточной камере», – подумала Соня.
– Браво! Великолепно! – неожиданно воскликнул Шастейль.
Соня вздрогнула. Что за великолепие он увидел?
– Никогда прежде я не видел, чтобы так явно ощущалось вмешательство дьявола в божественное творение. Эта женщина была задумана вседержителем как красавица, но в последний момент он будто отвлёкся или передоверил свою работу кому‑то злому и неумелому. Посмотрите, княжна, какой великолепный овал лица и тут же – настоящие клыки вместо зубов. Чтобы прикрыть их, у творца не нашлось даже лишней плоти – они полностью не закрываются губами. Присутствуй я при её рождении, это всё можно было бы легко исправить, а сейчас… Трудненько придется, милая, отвоевать у природы то, что она сама должна была тебе дать… Боишься, девочка?