— Ну, ты и шустрая, Аграфена, всех мальчишек загоняла, — сказал тогда Урусов по-доброму и пошел дальше по направлению к конюшням. Тогда Константину Николаевичу было около двадцати пяти лет, он едва окончил свою военную карьеру в чине поручика и ушел в отставку. Чуть позже уехал с позволения отца за границу и уже более десяти лет жил на чужбине.
— Помню, как Константин в последний раз на целую неделю бал закатывал по случаю своей отставки, перед своим отъездом за границу. Ты-то не видела, а я в Москве как раз с матушкой была. Так я до сих пор помню, как всю неделю такой кутеж был, что весь квартал по ночам спать не мог. Пока уже отец не возмутился. — Татьяна звонко рассмеялась. — Да, погулять-то братец умеет. Только вот остепенился ли теперь? — продолжала Татьяна. — Все же отныне он глава семьи.
— А вы, Татьяна Николаевна, не забыли о моей просьбе? — очень вежливо и просяще спросила вдруг Груша, устремив на княжну любящий тревожный взор.
— Ты про вольную? — спросила Татьяна. — Нет, Груша, не забыла. Ты же знаешь, что я прав-то не имею. Адвокат ведь сказал, нынче все бумаги может только Константин подписывать. Жаль, что матушка не успела тебе подарить вольную к твоему шестнадцатилетию.
— Жаль, — кивнула Груша. Отчетливо вспомнив, как Мария Кирилловна скоропостижно скончалась два года назад. Ведь именно ко дню рождения Груши в декабре княгиня Урусова обещала выправить вольную для девушки, которую любила как собственную дочь. Позже отец Татьяны, старый князь Николай Васильевич, как-то позабыл о вольной, а Груша боялась просить его. В августе прошлого года старый князь умер от сердечного приступа, и девушка так и осталась без обещанной милости. Теперь же ей надо было ждать возвращения брата Татьяны, чтобы Константин Николаевич уже непременно дал ей вольную, как намеревалась сделать покойная княгиня.
— Ты не беспокойся, Груша. Как только Константин вернется, я сразу же переговорю с ним о тебе. Я думаю, все решится довольно скоро, — сказала Татьяна и подбадривающе улыбнулась девушке.
— Благодарю вас, Татьяна Николаевна, — кивнула Груша и так же улыбнулась княжне по-доброму.
— Знаешь, Груша, я давно хотела тебя спросить, что ты думаешь о нашем управляющем, о Елагине? — вдруг спросила княжна.
— А что я должна о нем думать? — произнесла удивленно Груша.
— Ну как же, Груша, — тихо сказала княжна, и глаза ее загорелись. — Согласись, все же он довольно интересен, не правда ли? — Грушенька пожала плечами и чуть нахмурилась. Она уже привыкла, что Татьяна еще с детства поверяла ей свои секреты и тайные мысли. — Да, да он весьма интересен, мне так кажется, — утвердительно добавила княжна и вдруг, чуть прикрыв глаза, мечтательно вымолвила: — Такой он мужественный, сильный, а выправка у него какая! Сразу видно, что бывший военный. Ты знаешь, Груша, хоть он и беден и оттого и служит у нас управляющим, но в нем сразу чувствуется порода, и что он из дворян. Держится так холодновато и с таким достоинством, что иногда так и хочется переодеть его в парадный фрак, и уж тогда он точно будет не хуже, а наверняка намного эффектнее выглядеть, чем некоторые богатые дворяне.
— Вы столько нафантазировали, Татьяна Николаевна, — улыбнулась Груша.
Княжна же в ответ лукаво улыбнулась и заметила:
— А что, я правду говорю. Вот даже сегодня, когда он забирал нас с вокзала, я обратила внимание на его руки, ладони у него хоть и широкие, но форма кисти такая красивая, мужская. А статный он какой? И плечи широкие, и ноги сильные. А взгляд-то у него какой! Если взглянет так, ах, мурашки по коже пробегают. Вот не был бы нашим управляющим, я бы в него вмиг влюбилась.
— Так вы же в подпоручика Некрасова влюблены, — опешила Груша.
— Это уже в прошлом, — кисло заметила княжна. — Я вот еще зимой подумала, что наш-то Андрей Прохорович уж больно хорош. Так он у меня уже целый месяц из дум не выходит. А как ты думаешь, если я намекну ему на свои чувства, сможет ли он ответить мне тем же?
— Не знаю, Татьяна Николаевна, — пролепетала Груша, тут же опечалившись, и ощутила, что все ее существо сжалось от предчувствия надвигающихся страданий. Ведь последние несколько лет Елагин вызывал в душе Грушеньки противоречивые страстные думы. Уже давно Груша тайно любовалась и восхищалась Андреем и выделяла его среди других мужчин и молодых людей. Своим юным еще неопытным сердечком девушка осознавала, что влюблена в Андрея. Однако боялась открыться кому бы то ни было в своих тайных чувствах к молодому человеку, а более всего опасалась показать свою влюбленность самому Елагину.
Едва Груша оказывалась рядом с ним, она начинала бледнеть, дрожать и боялась даже поднять глаза на молодого человека, думая, что он непременно заметит ее интерес. Андрей всегда был вежлив с нею и добр. Но в последнее время Груша стала отмечать, что он стал к ней внимательнее. Ежедневно, при условии, что Елагин оставался в усадьбе, он находил время, чтобы поздороваться с Грушей, а если вдруг она оставалась ненадолго одна, Андрей часто сопровождал ее в прогулках по саду или к реке. Он с интересом расспрашивал Грушеньку обо всех ее занятиях, о том или ином событии и о ее взаимоотношениях с княжной. Во время этих прогулок, когда Елагин начинал уж больно пристально смотреть ей в глаза, девушка часто смущалась, но все же живо и с радостью отвечала на все его вопросы и с удовольствием поддерживала разговор, расспрашивая молодого человека о его работе, занятиях и семье. Пару раз они с Андреем даже ездили верхом прогуляться по окрестностям. Это было прошлой осенью, когда княжна болела и отказывалась ехать вместе с Грушей.