— Ты славное дитя, Анеля. Завтра я разрешаю тебе навестить их и отвезти подарки от меня.
В порыве благодарности ошеломленная добротой князя девушка бросилась к его ногам. Всю ночь она грезила о предстоящем счастливом свидании и о той радости, какую доставит ее приезд бедным, всеми забытым старикам. Пускаясь наутро в путь, она едва могла сдержать нетерпение. И вот, наконец, впереди показалась убогая хижина пасечника посреди покрытой цветами лужайки, окруженной лесными великанами. Анеля выпрыгнула из кареты, чтобы быть как можно ближе к этим цветам и деревьям, каждое из которых казалось ей знакомым и родным. Погода в тот день выдалась великолепная. Девушка с наслаждением вдыхала чистейший лесной воздух, отождествлявшийся в ее сознании с поцелуями и ласками ее покойного родителя. Она не рассчитывала увидеть приемного отца — в это время дня тот, скорее всего, находился на пасеке, а вот его жена должна быть дома…
Анелька отворила дверь хижины и поразилась тишине и запустению внутри, Перевернутое кресло, на котором так любила отдыхать ее приемная мать, валялось в углу. Страшное предчувствие коснулось души девушки ледяным крылом. С трудом передвигая ставшие непослушными ноги, она отправилась на пасеку. Незнакомый мальчуган хлопотал возле ульев, а старый пасечник лежал на земле рядом. Даже под яркими лучами солнца его лицо оставалось болезненно бледным — без сомнения, пасечника одолевал тяжкий недуг. Склонившись над ним, девушка горячо заговорила:
— Это я, твоя Анелька, твоя девочка, которая всегда тебя любила!
Старик приподнял голову, пристально поглядел на нее с жуткой усмешкой на устах и снял шапку.
— А мама? Скажи скорее, где моя милая старая мама? — продолжала Анелька.
— Умерла! — ответил пасечник, откинувшись назад и разразившись бессмысленным смехом. Анеля зарыдала. Сквозь слезы она с горечью вглядывалась в изможденную фигуру и бледное, изборожденное морщинами лицо, на котором уже нельзя было уловить признаков жизни, но девушке показалось, будто старик просто заснул. Не желая тревожить его внезапный сон, она отправилась к карете за привезенными гостинцами, но когда вернулась и взяла приемного отца за руку, та была холодна, как лед. Старый пасечник испустил свой последний вздох!
Лишившуюся чувств Анельку на руках отнесли в экипаж и со всей поспешностью доставили обратно в замок. Там она пришла в себя, но сознание того, что теперь на всем белом свете у нее больше никого нет, повергло девушку в глубокое отчаяние.
Свадьба госпожи и последующее путешествие во Флоренцию прошли для Анели, словно во сне. Новые впечатления в незнакомом городе помогли вернуть прежнюю остроту чувств, но не могли вернуть прежней жизнерадостности. Она больше не в силах была выносить тяготы жизни и молилась о ниспослании ей забвения в смерти.
— Что за печаль тебя гнетет? — как-то раз участливо спросил девушку Леон, но что могла ответить ему несчастная Анеля, для которой признание было бы равносильно смертному приговору?
— У меня есть для тебя поручение, — продолжал Леон, не дождавшись ответа. — Сегодня в здешнем театре должна петь заезжая знаменитость. Я пошлю тебя послушать ее пение, а после ты споешь мне все, что запомнишь из ее выступления.
И Анелька пошла, В ее существовании открылась новая эра. Сама к этому времени превратившись в артистку, она смогла позабыть былые печали и всей душой окунуться в прекрасный мир искусства. Впервые слышала она столь совершенное исполнение, заставляющее созвучно трепетать в груди незнакомые прежде струны. Во время концерта она так чутко реагировала на происходящее, что то сидела, едва дыша, бледная, дрожащая, и слезы струились по ее щекам, то готова была в экстатическом восторге броситься к стопам солистки. «Примадонна» — так вызывали певицу благодарные зрители, чтобы вновь и вновь наградить аплодисментами, и Анеле вдруг вспомнилось, что синьор Джустиниани называл ее тем же словом. Неужели она тоже способна стать примадонной? О, какая великолепная, божественная судьба! Быть в состоянии передавать свои чувства и эмоции толпам очарованных слушателей, магией собственного голоса будить в них попеременно печаль, любовь, радость, страх…
Странные мысли продолжали тревожить ее и по дороге домой. В ту ночь она так и не смогла заснуть. Отчаянные планы роились у нее в голове. И наконец настала минута, когда Анеля твердо решилась сбросить ярмо рабства, а вместе с ним — куда более тяжкое ярмо духовной закрепощенности, ранящее достоинство и чувства много глубже, чем физические страдания. Узнав адрес примадонны, она в одно прекрасное утро направилась к ней домой.
Представ перед певицей, девушка едва смогла пролепетать по-французски — так велико было владевшее ею возбуждение:
— Мадам, я несчастная крепостная, принадлежащая одной знатной польской семье, недавно прибывшей во Флоренцию. Я убежала от них и теперь молю вас оказать мне помощь и покровительство. Говорят, я умею петь.
Синьору Терезину, итальянскую певицу, обладавшую добрым сердцем и чувствительной душой, не оставила равнодушной безыскусная искренность просительницы.
— Бедное дитя! — воскликнула она, беря Анельку за руку. — Боже! Как ты, должно быть, много выстрадала! Ты говоришь, что умеешь петь? Позволь мне послушать тебя.
Девушка присела на оттоманку, сплела пальцы, положила руки на колени и запела, не успев до конца осушить слезы. Высокий пафос и совершенная манера исполнения слились воедино в проникновенном гимне, обращенном к Деве. Потрясенной Терезине казалось, будто на поющую снизошло вдохновение свыше.
— Где ты училась петь? — в изумлении спросила итальянка.