— Я же сказал, что не оставлю тебя!
— Все пропало, Федечка, меня продали, везут в Петербург, какому-то графу на забаву. Нас таких аж восемь человек.
— Меня другие не интересуют. А вот тебя не отдам никому, слышишь! Никому! Сказывай, обижал тебя этот…
— Издевался по всякому, Федечка, уж так издевался! Всех проверили, все девки оказались — за них в Питере двойную цену дадут, а я… — она разрыдалась, — я отбивалась, как могла, вот смотри! — она показала ссадины от веревок на руках, синяки были и на плечах и на шее.
Федор с тоской посмотрел на неё, прижав к себе:
— Верю тебе, ненаглядная моя, верю, слово даю, никогда тебя этим не попрекну. А вот тварь эту убью!
— Что ты, Федечка! У него там охранников одних десяток, да еще и посетители, да хозяин трактира его завсегдашний друг! Скрутят тебя! Жизни лишат!
Да я наперед сам их всех жизни лишу, а когда выберемся отсюда и Дашку, гадину! Вот только папашу её дождемся! Отомщу за каждую твою слезиночку!
— Барышня уж больно на меня сердита была. — Уля оттолкнула Федора от себя, — Если б я знала что там змея — ни в жизнь бы не стала ей подкладывать, мы с ней с детства вместе. А с карлой то что? Жив остался?
— Помер, Улечка, помер, хотя и не должен был. Она должна была…
— Если б не ты, я до сих пор бы горя не знала. Она нас поженить хотела, а ты…
— Уж ты поверь мне, у меня есть, за что с ней посчитаться, а ты мне только помогла, ты моя бедная, красавица моя…
Он прижал Ульяну к сердцу и гладил по спине, целовал её руки, шею плечи, баюкал как ребенка. С наступлением глубокой ночи Федор поддел острием кинжала нехитрый засов, они выскользнули из-за двери и тайком прокрались к выходу. Дверь трактира была заперта. Половой и двое слуг спали прямо в зале на лавках. Федор прихватил с собой штоф водки и подошел к окну, повернув щеколду он тихонько спустил Ульяну через окно на землю, а потом и выпрыгнул сам. Телеги с товаром стояли во дворе трактира, лошади разнузданные отдыхали под навесом. Федор оторвал от тюка с товаром большой клок ткани и стал рвать его на полоски, затем обмотал ими копыта у двоих жеребцов, тихонько накинул узду на одного и затем на другого. Ульяна тем временем, прокравшись к воротам, отодвинула задвижку. Федор вывел лошадей за ворота и, усадив Ульяну, велел ей ждать его. Через пять минут обильно политый водкой стог сена у стены трактира занялся веселым пламенем. Федор вынырнул за ворота. Вскочив на коня, он пришпорил его, и оба поскакали к лесу. Еще через полчаса, когда они уже были на приличном расстоянии и издалека наблюдали за происходящим, оба этажа трактира пылали, из окон выпрыгивали люди, ворота открылись. Мужики стали выгонять лошадей и выталкивать телеги с товаром со двора, пытаясь спасти хоть что-нибудь.
— Как ты думаешь, кто-нибудь кинулся отпирать дверь, чтобы выпустить нас? — усмехнувшись, спросил Федор, — Все! Нет больше крепостной девки Ульки! Есть мещанка Анастасия Петровна Семенова и супруг её, мещанин Владимир Алексеевич Семенов. Поехали, тебе надо переодеться.
Даша просидела с Никитой весь день до вечера, наблюдая за его раной, не разрешая ему подняться, и всячески балуя его. С наступлением сумерек Никита возмутившись, что его держат за больного из-за царапины, встал с постели и, подхватив негодующую Дашу на руки, закружил её по комнате.
— Пойдем лучше к Калинихе, расспросим про Седого.
— Пойдем, раз уж мне тебя в постели не удержать. В голове не укладывается, как это Федька с Седым связан и вообще что произошло, почему с моим приездом связано столько всего. Правда, пойдем, спросим у Калинихи.
— Только придется мне тебя на руках нести, — Никита озорно подмигнул ей, вдруг где капкан какой стоит
— Ты готов ради меня пожертвовать своими ногами? — Даша засмеялась, на её щеках опять появились ямочки.