Я подтвердил.
— Это я так, Александр Сергеевич, дабы не запутаться. Но продолжайте, прошу вас.
— Особо отличился мой друг, Пётр Романович…
— Это я видел.
— Но недопонял. Пётр Романович был схвачен поляками, под угрозой смерти должен был провести их во дворец…
— А что, они не знали где дворец? — усомнился ушлый управляющий.
— Хм. Действительно. Странно. Но вот именно эти поляки не знали, стало быть. Потому изловили Петра Романовича и грозили лютой смертью. Но он не изменил присяге, а завлек их…
— В трактир. — подсказал Степан. — там предложил выпить, чтобы Польска не сгинела, они и попались. Гениально. Воистину, государь прав — он Сусанин нашего времени. Я бы отметил ещё предусмотрительность Петра Великого, расположившего град на болотах, чтобы далеко завлекать не пришлось.
— Что ты от меня хочешь? — рассердился я. — Сказано — завлек, значит завлек. И вообще, много их было, поляков. Шатались как у себя дома, да позабыли, что не дома. Одних Пётр Романович завлек в… куда-то. Других кавалергарды порубили. Но пали смертью храбрых. Так лучше для всех.
— А гренадеры?
— Гренадеры закололи всех кого не дорубили кавалергарды. Вероятно, так.
— А турки как взялись?
— Говорю же — посольство. Приёма ещё не было, так скоро не положено. Теперь и не будет. Посол убит прямо в доме, с ним десяток человек. Что теперь будет.
— Война. — напускное равнодушие Степана оскорбляло.
— С чего ты взял?
— Ну а с кем ещё воевать, Александр Сергеевич? — подарил он мне взгляд учителя на нерадивого ученика. — Одно скажите — турок тоже поляки… того?
— Доподлинно неизвестно. Но в свое время ты всё узнаешь. — вепнул я ему взгляд превосходства. Я-то точно знал, что да, «поляки». За всё ответят. Кого-то придётся подвергать аресту, если его величество решится. Тогда заговор поляков ложится в масть как туз пик. Совсем другой коленкор, нежели новые брожения в гвардии. Наоборот — гвардия костьми легла, но исполнила долг! Эх…
— Пойдёмте спать, Александр Сергеевич, а? Ей-богу, утро вечера мудренее.
— Так уже утро.
— Всё равно спать. Ещё вот только…не проясните?
— Что именно?
— Кто больше всех спас государя? Весь список в мою голову не влезает, не забыть бы кого. Нелидов этот ваш — понятно. А вы? То есть мы? Кто больше спасал, мы или Пётр Романович? Кто главный спаситель, так сказать? Кавалергарды, гренадеры, дворцовый истопник?
— Не понимаешь?
— Не очень. Государь — величина, его на всех хватит, но он один человек всё-таки.
Я протянул руку потрогать его лоб.
— Эй. Вы чего?
— Смотрю не жар ли у тебя, братец. Не болен ли ты тщеславием.
— Нет, Александр Сергеевич. С чего бы мне? Но ведь интересно. Всем миром спасали… нелёгкая это работа!
— Тогда зачем задаёшь вопрос, ответ на который очевиден?
— Вам, может быть, очевиден. — надулся он как мышь на крупу.
Поразительный он человек. Ума необычного, стандартам не соответствующего. Но иногда — святая простота, прости меня, Господи.
— Ты действительно не понимаешь?
— Нет.
— Бенкендорф.
Глава 29
— Съедят тебя, сын Юльевич. Съедят. И не таких обгладывали. А жаль.
— Подавятся, Александр Сергеевич. — как-то не слишком уверенно откликнулся Степан. Гладко выбритый, с короткой стрижкой, бывший управляющий неловко крутился перед зеркалом, с лицом выражавшим сомнение о своём собственном виде.
— Съедят. Но выглядишь неплохо. Хоть сейчас под венец. Воистину — одежда красит человека.
Пушкин довольно пыхнул трубочкой. В Петербурге ему, что называется, «курилось». Он сам заметил это свойство, когда тяга к курению просыпалась в нем именно в столице, почти сходя на нет при нахождении в прочих местах империи. Табак им обнаруженный и распробованный в степановой обители был особенно хорош. Потому поэт не отказывал себе в малой слабости, по-турецки поджав ноги и наслаждаясь турецким же табаком.
— Если дело обстоит столь серьёзно, Александр Сергеевич, то я попросту сбегу. — не сдавался Степан.
— Куда, позволь узнать?
— Да хоть в Москву!
Пушкин покатился со смеху.
— В Москву?! Да там невест больше вдесятеро. О чем я и глаголю, дорогой граф, с твоими познаниями капканов не обойти. Обложат, как медведя, а потом шкуру на стену. Или чучело для прихожей сделают. Готов поспорить, что и года не продержаться. И то я с беру с запасом.
— Будь что будет. С другой стороны — вдруг мне понравится, а? Я ведь не юноша давно, пора и остепениться. Женюсь, дети пойдут. Разве плохо?