Чем именно царю не нравилась идея с возвышением меня в дворяне (непременно потомственные) я сразу сказать не мог. На первую гильдию купеческую он намекал, но не настойчиво, как сам ещё не решил. Мысли были, конечно, но обдумать их можно было потом, у себя. Сейчас же я уловил главное — мне жалуют шубу с царского плеча, образно. А может и не только.
Императрица назвала пятницу. Каждую неделю в этот день она будет ждать меня у себя в гостях. Искренне надеюсь избежать прозвища связанного с этим днем!
— Я стану посылать вам приглашения, — добро улыбаясь морщинистым лицом уточнила государыня, — чтобы вы не сомневались идти или нет. Вот, дочери, этот благородный человек станет нашим гостем, и я уверена, вы его полюбите так же, как его люблю я.
— Если он не дворянин, то как может быть благородным человеком? — недоуменно спросила старшая.
— Мария, ты сегодня несносна! Этот человек уберег вашего отца от смертельной опасности, значит он благороден по сути своей. Неужели ты думаешь, что отец пожалел бы дворянства? Но Степан сам не желает того, давая пример скромности, к которому стоило бы приглядеться некоторым царевнам.
Ну вот. И эта подхватила про я «не желаю». Да, мозаика почти сложилась.
Мария вновь насупилась. Чаепитие продолжалось. Нет, в следующий раз принесу им нормальный чай. Засахаренные фрукты и то что они называют конфетами… может конфет нормальных «изобрести»? Скучаю по некоторым. Мишки на дереве, мишки на севере… зато печенье изумительно вкусное, как и вся выпечка. Вообще белый хлеб в этом времени — вкуснейший. А мясо, особенно птицы? Мне грех жаловаться, много здесь есть хорошего. Но много чего хорошего здесь нет. Туалетной бумаги, например.
— А каковы ваши дела, Степан? — так же мило улыбаясь спросила императрица. — О делах говорить неприлично, я знаю, — покосилась она на дочь, — но в каждом правиле есть исключения. Чем вы занимаетесь?
— Торгую, матушка. Но то половина дела. Лежит душа у меня к производству, мануфактурам, фабрикам. И тем и тем занимаюсь.
— И с другими странами тоже?
— Очень на то надеюсь, матушка. Вы знаете, я ведь буквально на днях волю получил, не успел ещё развернуться. Впрочем, и не спешу. Нельзя объять необъятной, так, стараюсь потихоньку.
— Не скромничай, Степан, — усмехнулся в усы Николай, — твои дела мне известны. Этот человек, душа моя, дай ему волю, так первейшим купцом станет.
— Ну и дай. Отчего же не дать, если человек хороший?
— А что?! И дам. Царь я или нет? Вот что, Степан, — император сделал вид будто эта мысль только что пришла ему в голову, — всё что твои люди произведёт, всем будешь торговать без пошлины и налога. Хоть у нас, хоть за морем. Но только своим, понял? Без перепродажи.
— Благодарю, государь. Ваша щедрость не имеет границ. Ой, простите.
Николай рассмеялся шутке. На лице государыни стало видно облегчение. Все-таки она сильно любит мужа. Это хорошо для меня, полезно. Снятие пошлин — огромное преимущество. Хмм… а если предприятие не целиком моё, а долевое? Если я в неком предприятии десятую часть имею, но числюсь директором? Тогда тоже без налогов и пошлин? Это важно, ведь будь так, то страшно представить сколько найдётся желающих вести со мною дела. Да все захотят. Тут важно не глотать кусок который трудно прожевать, хотя бы не сразу. Но и без того очередная награда дороже любых орденов. Для меня, конечно. Да тот миллион, который царь собирается мне вручить, судя по всему, чем бы не закончилось испытание. Интересная картина складывается. Николай просто толкает меня в самые богатые люди империи, дорожку прокладывает. У нас ведь только на близости к власти всегда состояния и делались, настоящие состояния имею в виду. Но в дворянах видеть меня не хочет. Пока, во всяком случае. Отчего? Может, я неверно оцениваю и совершаю ошибку человека иного времени в расстановке приоритетов? Может, всё проще? Дворянство не даёт из соображений заботы о моей собственной безопасности, например? Чтобы не сильно завидовали? А деньги недооценивает, мол, тьфу, металл презренный. Пусть мужик порадуется, заодно полезными делами займётся? Всё может быть, придётся думать да соображать.
Затронули тему моего творчества. Император назвал меня превосходным поэтом, на что я скромно опустил глаза, императрица потребовала что-нибудь прочесть, Мария с видимым усилием удержалась от какого-то замечания (как может человек неблагородный быть поэтом?), а министр Двора слегка поерзал за стуле.
Разумеется, меня попросили прочесть что-нибудь. Разумеется, я вновь обокрал будущее, которое уже не наступит. Что было выбрать? Обстановка нейтральная, даже домашняя, вот и пришёл на ум Гумилев.