— Стихотворение называется «Жираф», матушка. Это такое животное, ваше императорское высочество. — уточнил я для старшей из царевен.
И прочёл. Признаюсь — эффект вышел совсем неожиданным. Я то думал мне вежливо поаплодируют, а не что государыня зарыдает в три ручья.
— Эко, право, ты будь поосторожнее, Степан, — озабоченно сказал Николай, с тревогой глядя на супругу, — видишь как бывает.
— Виноват, государь. Не ожидал.
— Ну будет, будет, дорогая…
Мне вспомнилось свое недоумение, когда я узнал, что из самых сильных стихотворений Пушкина в его время считалась «Чёрная шаль», совершенно проходное произведение как по мне. Но тогда с него сходили с ума, стрелялись, читали в офицерских собраниях, рыдали в салонах. Это не очень славно, ведь тогда верно и обратное, то есть ряд произведений на которые я теоретически рассчитываю как на «взрыв бомбы», могут никого не впечатлить. Вот ещё сложность.
— Вы должны непременно записать это в мой журнал. Подождите. — Вытирая слезы императрица вышла из комнаты, вскоре вернувшись с красиво оплетенным журналом и писчими принадлежностями.
«Если она не играет, а она не играет, то её русский не просто хорош, а очень хорош. Акцент небольшой, а чувство слова превосходно» — думал я, старательно выводя буквы. Писать без ошибок так и не научился, за что отругал себя. Да как можно запомнить все эти «яти»? В искупление свое, я добавил ещё кое-что.
— Боже, какая прелесть! — захлопала в ладони государыня. — Николас, ты должен это видеть.
— Что там ещё? — проворчал император, беря в руки журнал. Интересно, почему она говорит ему «ты», а он ей «вы»? Сколько ещё мелочей я не знаю? Почему одни мелко крестят стул или кресло перед тем как сесть, а другие нет?
— При виде исправной амуниции, как презренны все конституции! — громко прочёл Николай мою очередную литературную кражу. — Вот! Совсем другое дело! Можешь когда захочешь! Золотые слова! А то жирафы какие-то.
Стало весело, но чаепитие как раз подошло к своему завершению. Я ещё раз клятвенно пообещал «не забывать матушку» и ходить на чай, на чем и расстались. В дверях только царь проворчал:
— А сервиз, Степан, возьми. Не дурак ведь, сам понимаешь.
Теперь я не отказывался. Понимал.
Глава 5
Если кого я и подозревал в попаданчестве, так это Прошку. Когда кто-нибудь вздумает мне рассказать, что мужик русский есть «медведь и тяжёл на подъём, соображает туго, затылок чешет долго», такому Прошку пошлю. Записку напишу, мол, так и так, предъявитель сего есть пример редкой сообразительности, да и вас поумнее.
Сам не заметил, как этот проходимец (всякий ловкий человек на Руси проходимец по определению. Забавно, но слово это не несло негативного оттенка) стал совершенно незаменим для моих дел. Исполнительность его превосходила всякие ожидания. Ум — ставил в тупик. Как может человек дремучий, не посещавщий отродясь школу, не умеющий читать и писать к двадцати годам, вдруг не только овладеть грамотой к двадцати четырём, но и превзойти в том меня? А он превзошёл по таким пунктам как правописание и французский язык. Не видел бы своими глазами — не поверил бы.
Когда я выписывал себе учителя в Кистенёвку, рассуждая, что французский обязателен, то учиться одному показалось скучно. Вот и сидели за партой, так сказать, вчетвером, я да трое парней изъявивших желание. Они рассуждали просто: хозяин блажит, так и нам хорошо. Чем плохо сидеть да слушать? Не то откажешься, так обругает, поколотит, да работой завалит. Нет, лучше не перечить, а участие в забаве той принять. Талейраны деревенские. Вот тогда Прошка и сумел удивить. Мне французский не давался, сколь я не бился над ним. Слова запоминал десятками и сотнями, времена разучивал, все не в коня корм. Учил и забывал, забывал и учил. Вечером пятьдесят слов вызубрил, с утра помню хорошо если десяток. Нет, не моё оказалось. Странно, ведь миллионы людей знают и по два и более языков, и не сказать, что головы у них ума палаты… Но вот так. Или учил неправильно, что тоже возможно. Однако, Прошка выучил в ещё худших условиях, лопотал с французом весьма бодро. И грамоту с письмом (русскую) одолел за пару месяцев, спасибо местному священнику. Выглядело подозрительно, конечно.
В прочих делах проявил себя как выдающийся, не побоюсь этого слова, организатор. Всё поручения, что ему давались, исполнялись споро и без нареканий. Так он прошёл путь от пустяков, вроде быстрой доставки письма по адресу, до вещей более серьёзных, как съездить на ярмарку и выгодно продать лошадей армянам, к примеру. Справился и денег не утаил. А после проявил себя…да везде. Любое дело Прошке удавалось. Постройка моего дома и церкви прошли так быстро во многом благодаря ему. Под конец я даже ослабил контроль, убедившись в способности подручного превращать данные ему средства в те материалы, что именно и нужны для строительства, материализующиеся в должном объёме, без ошибок и в срок.