— Что же делать?
— Александр Христофорович предложил мне постараться посетить клуб и сделать все возможное и невозможное. Это это слова дословно. Вот я и иду. А вы, Пётр Романович, не желаете составить компанию?
— С удовольствием, дорогой кузен. И Степана с собой возьмём?
— Да, я намерен выполнить поручение. Для того мне потребуется везение, как же без Степы? Но и вы, любезный кузен, вы ведь тоже своего рода оружие! Право, если ещё и с клубом что-либо произойдёт из ряда вон выходящее и при этом разрушительное, то я стану вас опасаться.
— Скажете тоже.
— Да не бурчите так, я ведь шучу, — засмеялся Пушкин, — но в каждой шутке… Впрочем, вот мы и пришли ко мне. Прошу вас продолжать сохранять бодрый вид.
Они поднялись в квартиру, где были встречены Натальей, с видимым облегчением увидевшей мужа живым.
Обер-полицмейстер Санкт Петербурга, Кокошкин Сергей Александрович, от волнения не находил себе места. Обстоятельства складывались так, что впору застрелиться. Пожар в Зимнем дворце нанёс по нему удар — сестра Варвара, супруга пропавшего и так и не найденного графа Клейнмихеля, стремительно теряла влияние при дворе, что грозило неприятностями и его карьере. Покушение на императора прямо ставило на ней крест. Беспорядки с многочисленными жертвами в столице империи — добивали её окончательно.
Неудобство положения определялось сейчас тем, что у Кокошкина было много начальников. Он подчинялся генерал-губернатору по территориальному принципу, подчинялся министру внутренних дел по ведомственному отношению и подчинялся третьему отделению по негласному правилу, не считая того, что подчинялся еще и прямо августейшей семье. Иначе говоря — действовать самостоятельно он не мог, не имел возможности. Бездействие помочь ничем не могло, не тот был у него чин, чтобы из уважения к оному его «забыли» наказать, напротив — как никто другой он подходил на роль козла отпущения.
Ничего он так не желал, как добиться какого-либо успеха немедленно, перебить этим свалившиеся на его голову неудачи, но как это сделать будучи связанным по рукам и ногам?
Кокошкин бросился к генерал-губернатору при первом известии о чудовищном преступлении на Дворцовой набережной, но скоро осознал, что Эссен глядит на ситуацию отлично от него. Строжайший наказ искать и найти злодея (или злодеев) немедленно, одновременно лишил его возможностей к его исполнению. Эссен сам знал как нужно все делать и согнал почти весь штат полиции на место проишествия, прямо запретив им покидать набережную пока дело не будет раскрыто. Абсурдность приказа была столь вопиюща, что Сергей Александрович осмелился почтительнейше указать на возможную необходимость увеличения района розыска, но Эссен сорвался и так страшно кричал и топал ногами…
Тогда Обер-полицмейстер отправился к министру. Здесь его приняли ласково, сочувственно, согласились с его соображениями и обещали поговорить с генерал-губернатором. Кокошкин понял, что он списан.
В расстроенных чувствах он отправился к Бенкендорфу, для чего пришлось вернуться в Аничков. Шеф жандармов сам находился в положении схожим с положением главы полиции, но Кокошкин, увлечённый собственным несчастьем этого не понимал, почему и стал лёгкой добычей для более опытного и изощренного придворного.
Бенкендорф быстро сообразил, что в складывающемся положении Обер-полицмейстер именно тот, кто ему нужен.
— Скажу вам без обиняков, Сергей Александрович, вы допустили чудовищную оплошность, и спасти вас может только чудо. Или я. Но вы пришли ко мне не сразу, а убедившись только, что терять вам нечего. Как же мне вам доверять?
Бенкендорф говорил сухо и холодно, отчего Кокошкин почувствовал слабость в ногах.
— Ваша светлость! — взмолился начальник полиции. — Я верой и правдой…
— Дело не в вере и не в правде, — перебил его шеф жандармов, — а в том, что в императора стреляли. Все мы давали присягу. Все мы верны ей. Наш долг сейчас заключается лишь в одном — найти преступника. Вы не согласны?
Кокошкин показал, что он согласен.
— Тогда, — продолжал Бенкендорф, — должно действовать решительно и без церемоний. Я верю, что вас не в чем упрекнуть, но мы оба знаем, что это ничего не стоит перед фактом совершенного преступления. Вы должны раскрыть это дело в наикратчайший срок. Даже дней у вас нет, счёт идёт на часы. Потом станет поздно. Вы это понимаете?
Кокошкин понимал. Он был готов на что угодно, лишь бы сгладить ситуацию и тем избежать катастрофы. Предложенное шефом жандармов, однако, ввело в ступор и его.