— Достаточная, Пётр Иванович. — согласился поэт, встречной любезностью не используя прозвище Очарованный челнок.
— Кроме того, ты ведь герой, Сверчок, а герой не должен потерпеть поражение. — насмешливо заметил министр юстиции и статс-секретарь Дмитрий Васильевич Дашков.
— Выражайся яснее, Чу.
— Дашенька хочет сказать, что твоя дуэль с корнетом — подвиг, — поспешно вмешался Жуковский, чтобы не дать разгореться ссоре недолюбливающих друг друга Дашкова и Пушкина, — но лишь один из многих. Ты стал почти как древнегреческий герой, Сверчок, вот о чем речь. Сам не знаешь насколько, впрочем. Вот мы и собрались для того, чтобы поведать тебе это. Не обижайся, но так нужно.
— Хорошо. Говорите. Я жду и весь превратился в слух.
— Рассказ наш может показаться тебе выдумкой, дорогой друг. Позволь сперва продемонстрировать серьёзность наших слов.
Шишков хлопнул в ладоши, после чего дверь отворилась и в комнату вошёл лакей, несущий поднос с неким круглым предметом, покрытом салфеткой. Торжественно поставив поднос на стол, лакей удалился.
— Фокус! — заявил министр внутренних дел, нервным движением смахивая салфетку. На подносе красовалась голова человека.
— Что это? Или, вернее, кто это?
— Не узнаете? — удивился Палетика.
— Погодите… это ведь..
— Голландский посланник, дорогой друг. Правильно говорить Нидерландов, но если дело в их землях пойдёт и дальше так как идёт, кроме Голландии решительно ничего не останется… а ты молодец, Саша, даже не моргнул.
— Геккерн.
— Он самый.
— Думаете удивить меня отрезанной головой? Но я не первый день в высшем обществе.
— Хм. Действительно.
— Кто же так ловко отделил её от тела?
— Кто совершил этот подвиг, ты хочешь узнать? Понятное дело — герой. Это их занятие. — Дашков взглядом попросил у Крылова разрешения закурить. Тот отрицательно качнул головой.
— Минутой ранее, Чу, ты произвёл в герои меня, из чего я заключаю две вещи. Во-первых, слово это тебе неприятно, поскольку недоступно, во-вторых, мне предлагается роль убийцы ещё и барона? Не слишком ли много для скромного литератора? И почему я?
— Не только вы, дорогой друг, — мягко заметил Палетика, — но ваша роль, безусловно, главная. Именно вы раскрыли заговор.
— Моё любимое занятие.
— Не без помощи друзей, разумеется.
— Ещё бы! У Ахилла был Патрокл, у Александра Великого был Гефестион, да что далеко ходить? У государя императора был и есть Бенкендорф! Мне кажется, что если кому и раскрывать заговоры, то нашему дражайшему шефу жандармов. Не находите?
— Вы правы, дорогой друг. Однако, рискну показаться дотошным, у вас друзей куда больше.
— Ого! Значит я победитель!
— Да хватит юродствовать, Сверчок! — Блудов с досады хлопнул ладонью по столу слишком сильно, так что самому стало больно. — Времени нет, а он кривляется словно мальчишка. — пояснил он в ответ на укоризненые взгляды товарищей.
— Император ранен и в беспамятстве, но доктора ручаются, что он очнется, и весьма скоро. — Жуковский вновь взял слово. — Очнувшись, наш государь потребует немедленно доклада и отчёта. Но что же он узнает? Что некий негодяй, гнусный злодей и мерзавец стрелял в него посреди Петербурга? Что в городе разгром, власти (тут он бросил быстрый взгляд на Блудова) упустили контроль над ситуацией, что англичанам устроили Варфоломеевский день и мы в шаге от войны с Англией? Последствия трудно себе представить, но легко вообразить. Государь — рыцарь, и как рыцарь он обнажит меч.
— А головы полетят с плеч. Ну и что? Разве не так и должно быть?
— Разве не долг наш не допустить страданий невиновных? — произнёс вдруг Уваров. — Не мы ли мечтали вести народ к просвещению, к воспитанию поколений, к достижению гармонии среди людей? К чему тогда всё наше прекраснодушие, если сейчас мы бросим ситуацию на самотёк? Война есть наихудшее из зол. Она разоряет, она убивает. Вносит смуту в умы. Вспомните скольких товарищей мы потеряли из-за антихриста на полях сражений. Но это ещё половина беды. Чего я никогда не смогу простить корсиканцу, так это тех, чьи умы были смущены, отравлены, тех кого мы потеряли после.
Пушкин почувствовал, что закипает. Уваров намекал о тех членах их бывшего общества, которые примкнули к декабристам, и которых хладнокровно судили некоторые из здесь присутствующих, что входили в назначенный суд.