«Прощай, Егор Иванович. Понесла тебя нелегкая. А дворянина бы не расстреляли, — заметил себе Степан, — ещё один довод в пользу получения сего звания… хм…а как они определяют кто дворянин, а кто нет? По одёжке? Да ведь уйма мелкопоместных выглядят как те же крестьяне. На слово верят. Есть преимущества и в этом. Но может стоит удостоверения ввести? Наподобие студенческих билетов, ахаха. И ежегодно свежая печать! Надо шепнуть царю-батюшке, порядок он любит».
— Придётся пробиваться, господин полковник. — указал Безобразов на все растущую людскую массу. — До Аничкова около версты.
— Что с того? Думаете эти люди посмеют остановить нас?
— Пётр Романович прав, — заметил Пушкин, — во всяком случае нужно быть готовыми.
— Смести картечью первые ряды, остальные разбегутся. — буркнул полковник известные слова корсиканца.
— К сожалению, у нас нет артиллерии. Но может дружный залп остудит головы? Смотрите, они приближаются.
— Сперва они должны ослушаться словесного увещевания.
— Да, но…
— Не юнкер, понимаю. Построиться! Ружья наизготовку!
Масса людей действительно приближалась.
— А ты что скажешь, Степан?
— Да то же, что и господин полковник. — пожал плечами мужик. — Говорят, что толпа аморфна. Шарахнуть по ним из всех стволов, да и дело с концом.
— Аморфна? Вряд ли господин полковник использует подобные слова. Но раз и ты так считаешь..
— Стрелять по моей команде.
— Господин полковник, взгляните, там полно детей. — шепнул командиру один из жандармских офицеров.
— Сам вижу, — так же шёпотом ответил полковник, — но сейчас это не дети. Ясно?
— Так точно.
Жандарм стиснул зубы. Количество совсем ещё мальчишек, радостно принимающих деятельное участие в творимых безобразиях, бросилось в глаза. Множество учеников, подмастерий, да и просто беспризорников обитающих на окраинах города, привнесли свою энергию в беспорядки. Грязные, чумазые, плохо одетые, они с упоением подхватывали все что плохо лежит, пролезали везде где только можно, пили вино наравне со взрослыми.
Полковник выехал вперёд, обнажив саблю. Что именно он собирался сказать всем этим гневно выкрикивающим нестерпимые оскорбления людям осталось неизвестным. Жандарм вглядывался в лица бунтовщиков и слова застревали в его горле. Ему почудилось, что всё это и не люди вовсе, а какое-то чудовище ползёт на него. Наконец он развернул коня, молча проехав сквозь ряды построенных в три шеренги стрелков и бросил одно слово:
— Пли!
Залп из почти двух сотен ружей оглушил Степана. Он закашлялся от дыма. Где-то впереди, за пределами резко уменьшившейся видимости раздавались крики боли и ярости.
— Перезаряжай! Товсь! Пли!
Второй залп был дан совершенно вслепую, так как безветрие мешало дыму улетучиваться и было попросту не видно стрелкам куда целить.
— Перезаряжай!
Полковник задумывал дать три залпа, после чего идти в штыки и будь что будет.
— Ваше высокоблагородие, слышите?
— А! Что?
— Барабаны, господин полковник.
Жандарм замер, прислушиваясь. Действительно, сквозь крики до его слуха донеслась барабанная дробь, выбивающая команду «движение вперед».
— Я уж думал почудилось, ваше высокоблагородие, — глотая слова возбуждённо зачастил офицер, — но слышу команду. Это только свои.
Полковник уже сам это понял. Не слушая более, он направил коня вперёд, продолжая держать обнаженную саблю в руке. Выехав за «дымовую завесу» он увидел десятки лежащих окровавленых тел, в большинстве своём раненых, корчащихся и стонущих. То был результат действий его стрелков. За ними творился хаос, сотни мечущихся людей, стремящихся покинуть проспект. А вот за ними полковник разглядел стройные ряды солдат Преображенского полка, твёрдо шагающих под бой барабанов.
— Знамёна развернули. Идут как на войну. — невозмутимый Безобразов незаметно очутился рядом. — Ого! Вы это видите, господин полковник?
— Что именно, позвольте спросить.
— Да вон ту группу всадников за первыми ротами.
— Вижу. Что же такого?
— Как? Вы не узнаёте двуглавого орла на белом фоне? Впрочем, здесь далековато.
Но полковник увидел личный штандарт императора. Это могло означать только одно. Помазанник Божий очнулся.