Как бы там ни было, у Аниси… то есть уже теперь Данилки был почти целый месяц на то, чтобы собрать информацию и разузнать кто он есть и за кого его тут держат. Результат… не обрадовал. Во-первых, он — крепостной. Дворцовый. Что, с одной стороны, хорошо, потому как дворцовые, как правило, никогда не голодают. Да ещё всегда обуты-одеты. И не в дерюгу, а почти всегда в доброе сукно. Правда, такие как Данилка — в старое, заношенное и рваное. То есть такое, что раньше носили другие слуги, на которых эта одёжка, как правило, и пришла в негодность. Но всё равно сукно — есть сукно. А с другой стороны — плохо. Потому что подобной прислугой торгуют вовсю. Крестьян-то, как правило, покупают или одаривают деревеньками. То есть в этом случае, чаще всего, переход от одного хозяина к другому ничего в их жизни, практически, не меняет. Как жили в своём доме, со своим хозяйством — инда с парой курей, а когда и с лошадёнкой, коровкой и парой овечек да гусями, так и продолжают жить. Даже на барщину ходят на то же самое поле. Да и оброк, зачастую, продолжает собирать всё тот же управляющий. Только отправляет его уже другому хозяину. А вот дворня — другое дело. Данилка, уже когда начал вставать и потихоньку шкандыбать по тёмным, «служебным» коридорам дворца, улучил момент и сунул нос в лежащую в курительной комнате газету. Больше чтобы узнать в какое время он попал и чего вообще вокруг происходит… И, с трудом продравшись сквозь все эти «яти» с «фитами» напополам с «юсами», нашёл на последней странице объявления типа: «у Пантелеймона, против мясных рядов, продаётся лет 30 девка и гнедая лошадь», «продаю малого 17 лет и меблей». Причём, продавцы, частенько, честно писали о недостатках «товара». Например: «хороший малый, лакей, но извешался: из девичьей его не выгнать» или «повар — золотые руки, но как запьёт, так прощай на целый месяц». И подобные объявления его слегка озадачили. Потому как в советской школе его учили, что крепостное право — это натуральное рабство. А здесь, вдруг «хозяин» расписывается в собственном бессилии справиться с запоем «раба». Ну, прям как какая-нибудь жена. Но та хоть в партком или профком пожаловаться может… хотя, как правило, это всё равно заканчивалось ничем. Алкоголика не переделать. Но всё ж таки — это как это? Какое-то странное рабство получается.
Во-вторых, он мал и в дворцовой «росписи» слуг не значится. То есть при дворне прибывает «из милости». Ну и потому, что способен делать что-то, чего другие делать не могут. Например, пролезать в печные и каминные трубы и чистить их «изнутре». Вернее был способен. Пока был здоров. А вот сейчас со всех сторон как ни крути — нахлебник…
Что же касается времени, то попал он в девятнадцатый век. В самое его начало. Потому что на дворе стоял одна тысяча восемьсот третий год. Февраль месяц. Место же он узнал и сам. Когда начал передвигаться. Павловский дворец! Правда, пока не слишком напоминающий тот, в который они с внуком регулярно приезжали.
Сейчас во дворце шёл активный ремонт. Вернее, даже, стройка. Потому как часть его сгорела очень сильно. Едва ли не до фундамента. А часть не очень, но стены и обои настолько сильно пропитались запахом гари, что их тоже решили разобрать и построить заново. Ну а хозяева — госпожа бывшая императрица с младшими детьми, а также их воспитатели и всякие приживалы на это время куда-то съехали. Но сильно меньше народу во дворце не стало — тех, что уехали, заменили строители, главным среди которых был архитектор Воронихин, котировавшийся среди дворни невысоко. Потому как был сыном крепостного. А может и сам оставался таковым. Тут мнения различались… Но при этом он умудрился поучиться во Франции и Швейцарии. Блин, что-то не то всё-таки с этим крепостным «рабством»…
Пока Данилка валялся, отходя от порки, всё было более-менее. Его жалели, кормили, обихаживали прям как какого барина, как, хихикая, сообщила ему девочка-судомойка. К нему в чуланчик даже однажды зашла сама «барская барыня», то есть ключница — самое главное лицо среди дворни! Зашла, посмотрела, выслушала девчонку, которая таскала ему еду — похоже, её поставили его обихаживать… да и так же молча вышла. На том всё и закончилось… А вот когда он немного окреп — отношение тут же разительно изменилось. Даже те, кто раньше жалостливо гладил его по голове и пускал слезу при его виде, теперь грубо шугали его, стоило ему только появиться в пределах видимости. Да ещё норовили затрещиной наградить! А «чёрная кухарка» прямо заявила, что ежели он не прекратит «дурь валять», то его быстро в деревню продадут. Отчего-то дворня этого очень боялась… Или какому-то «Калякину». Эта фамилия почему-то многих приводила в настоящий трепет. Особенно молодых лакеев. А когда Данилка попытался выяснить почему, то понял, что «европейские ценности» появились отнюдь не в двадцатом веке. Да и на родной земле постарались укорениться не в двадцать первом… Хотя говорить о подобном вслух сейчас считалось очень неприличным.