Кроме того, в доме на Конюшенной нарушали все мелкие императорские указы. Не нравится государю расписные краской жилеты, выскажись августейшая особа по этому поводу, так на следующий день половина мужчин к Бурсе в подобных жилетах придёт. Не нравятся круглые шляпы — в таких шляпах заявятся. Многие молодые люди за крамолу это почитали, за определённый шик — в другое место не решатся, а к Бурсе можно.
«Почему? — Задавался вопросом Удуев, и сам себе отвечал, — потому, что император лично жалует».
Было известно, что за последний месяц Павел посетил особняк на Конюшенной дважды. Государь не задерживался в гостиной, а шествовал сразу наверх, в третий этаж, где, изгнав своё сопровождение, оставался наедине с Бурсой запёршись в его кабинете. Злые языки утверждали, что отставной генерал и тайный советник, при всей своей видимой вольности, по-собачьему предан государю и доносит ему на своих друзей.
Сошедши с лошади возле самого крыльца, Удуев кинул поводья в руки подоспевшему конюху, и вошёл в дом. Ротмистра одолевало любопытство. Он слышал про странный газовый фонарь, горящий круглые сутки над дверью чёрного хода. Ему хотелось взглянуть, но приличия не позволяли сделать даже одного лишнего шага.
Слуга помог ротмистру избавиться от верхней одежды и, оставляя на блестящих паркетных полах мокрые отпечатки подошв, Михаил Валентинович вошёл в гостиную. Он ощущал некоторую неловкость.
Вчетверо сложенный листок, находился в кармане, и Удуев прикидывал, как будет лучше — сперва показать улику и сбить с толку, либо сначала задать свои вопросы по порядку, а потом ошеломить этим листком, книга ведь запрещённая, подлежит изъятию.
Удуев раньше не видел хозяина особняка, но, когда Его Превосходительство Константин Эммануилович Бурса, гладко причёсанный, одетый в синий мягкий кафтан с металлическими пуговицами, такие же густо-синие панталоны и жёлтые домашние туфли с сильно загнутыми носами, вышел ему навстречу, сразу узнал его. Бывшие тайный советник коллегии иностранных дел полностью соответствовал давно составленному словесному портрету.
— Чем обязан? — после официальной церемонии знакомства спросил Бурса. — Я так думаю, ведь вы, Михаил Валентинович, не в гости ко мне пришли, по делу.
В гостиной, кроме них, не было никого. Хозяин смотрел прямо в глаза жандарма, не мигая.
— По делу, но без казённого предписания, — сказал Удуев, с трудом удерживаясь, чтобы не отвернутся. — Интересующее меня дело об убийстве семейства Турсовых прекращено столичным прокурором, но имеются серьёзные основания думать, что оно напрасно прекращено. В связи с этим, я хотел бы, ваше превосходительство, задать несколько вопросов.
— Помилуйте, — улыбнулся Бурса, — какие ж у меня могут быть дела со столичным прокурором? В прошлый раз, помнится, у него 200 руб. в штоссе взял. Может быть в этом дело? — Взгляд хозяина особняка потемнел. — Мне от чего-то кажется, милостивый государь, — сказал он, — что вы теперь более печётесь об интересе тайной экспедиции, нежели жандармского полка.
Удуев промолчал и постарался, чтобы ничего лишнего нельзя было прочесть по его лицу. Бурса был совсем недалёк от истины.
— Убийство, — сказал Удуев, упорно выдерживая взгляд, — весь город знает, что вы, ваше превосходительство, оплатили совсем недавно похороны этих двух молодых людей. Вы даже у себя в доме гробы выставляли…
— Ну так что же? — перебил Бурса, — это были, как вам может быть известно, — голос отставного генерала стал язвителен, — двое благороднейших молодых людей. Почему же я не мог их похоронить за собственные деньги, если больше сделать это было некому?
— Могли. А знаете ли вы причину их смерти?
Бурса пожал плечами.
— В бумаге говорится, что супруги Турсовы замёрзли до смерти, но у меня есть все основания предполагать, что они были отправлены.
— Хорошо, предположим, — не меняя язвительного тона, сказал Бурса. — Пусть они были отправлены. Но Михаил Валентинович, миленький, при чем же тут всё-таки я? Неужто Вы думаете, что это я их отравил?
Отвернувшись, Удуев вынул листок, и, развернув, протянул его хозяину особняка.
— Взгляните, прошу вас, — сказал он, — это я нашёл в кармане убитой.
— Это не моя печать, — принимая листок и разглядывая его, сказал Бурса. — Книга не из моей библиотеки, у меня совсем другой знак. Если хотите мы можем подняться в кабинет и я вам его продемонстрирую. Здесь полумесяц, а у меня пятигранник.
— Но фамилия ваша указана.
— Вероятно, эта книга из поместья моего брата, — задумчиво сказал Бурса. — Если позволите, я оставлю листок у себя?