Сам Андрей Трипольский, шокировав общество своим нарядом, с первых же минут будто приклеился к виновнице торжества, чем изрядно смутил Анну Владиславовну.
волосы молодого человека были убраны как у старика. Пудреный парик в три локона с пучком и кошельком. А щегольской костюм был просто неприличным, в особенности в сочетании с подобной причёской.
Оркестр сделал небольшой перерыв. Кажется, на одной из скрипок лопнула струна.
Бурса прислушивался. Он ясно различал оживлённые голоса внизу под полом.
И вдруг совершенно отчётливо лязгнула цепь, заработал подъёмный механизм. Константин Эммануилович вышел из-за стола в нетерпении. Он хотел встретить человека прямо у лифта, но передумал и вернулся назад. Нужно было соблюдать приличия.
Судя по звуку, лифт остановился, но дверь не открылась. Бурса ждал.
Внизу шумели голоса, раздавался смех, возобновилась музыка.
Минута шла за минутой. Человек сидел в лифте тихо, похоже даже не шевелился.
Не выдержав ожидания, Константин Эммануилович подошёл и снаружи распахнул лифтовую дверцу.
В узком колодце было темно. Снизу порывом воздуха принесло неприятный пряный запах с кухни.
Бурса сдавил ручку двери. Он не мог поверить своим глазам. Шпион сидел в лифтовом кресле, ладони на деревянных рычагах, лицо обращено к выходу, но он был мёртв. Из груди торчала рукоять обыкновенного кухонного ножа. Полные боли и недоумения, неподвижные глаза смотрели на хозяина дома.
Преодолев отвращение, Бурса склонился к мертвецу. Тот был ещё тёплый. Кровь стекала из раны и капала вниз, в колодец. Судя по всему, посланца закололи несколько минут назад прямо в лифте.
Не в силах отделаться от Трипольского, Анна сдалась. Девушка позволила молодому дворянину развлекать себя анекдотами из нынешней французской жизни, и даже сама задавала вопросы.
Василий Макаров, наблюдая с расстояния нескольких шагов, за тем как эти двое мило общаются, почти взбесился. К уже привычному, любовному опьянению примешалось новое, острое, жгучее чувство. Макаров не успел получить ни одного даже намёка на взаимность, уже ревновал.
— Там другие, совсем другие нравы, — говорил Андрей Андреевич, увлекая Анну по залу. — Совершенно иные. Они привержены свободе. Они больные идею свободы. А мы здесь даже не понимаем смысл этого слова.
— Почему же мы не понимаем? — искренне удивилась Анна. — Может быть, мы как-то неверно переводим само слово?
Она вопросительно смотрела на своего собеседника
— Переводим мы верно, — сказал Трипольский. — Только наше понимание свободы это одно, а понимание французов — совсем иное.
— Но они такие же люди, — удивлённо спросила Анна. — Почему же мы не понимаем? Они едят также, одеваются также, танцуют также и свобода у них, я уверена, та же.
— Не совсем та же.
— Там не едят? Там не танцуют? Нынешним французам, что ж не нравится танцевать?
Афанасий вовремя поймал за рукав своего товарища, шагнувшего в сторону Трипольского.
— Стой, — попросил он. — Не надо, Вася. Успокойся.
Василий вырвался, и с трудом сдерживая свои возбуждения, повернулся и пошёл в другую сторону, через зал. Он остановился перед одним из зеркал и, глядя в отражение собственных глаз сказал себе мысленно: «Не нужно. Не нужно. — Он напряжённо сжал кулаки. — Не нужно скандала. Я его потом убью. Выйдем на улицу и договоримся где и когда. Не сейчас. Сейчас я не должен. Я могу праздник Анне Владиславовне испортить».
— Позволь представить тебя графине Полонской, — неожиданно отвлекая Василия от его мыслей, прозвучал рядом голос Афанасия. — Представь, был уверен, что, не увижу здесь ни одного знакомого лица, и вот…
Василий повернулся и взглянул на высокую даму в голубом муаровом платье. Графиня прикрывала лицо веером.
— Мы знакомы, — сказала она.
Василий даже не понял, что произошло. Когда веер при неосторожного движения выскользнул из тоненьких женских пальцев и оранжево-жёлтой птицей распластался на паркетном полу возле его начищенных сапог.
Никогда раньше поручик не попадал в подобную ситуацию, хотя и знал, по рассказам других офицеров, что означает как бы невзначай, как бы случайно оброненный дамою веер. Сделав вид, что ничего не заметил, Афанасий отвернулся и призвал к себе знаком лакея с подносом, разносившего как раз бокалы с шампанским.
А Василий покорно поднял веер и подал его графине. Что произошло в следующие 10 минут, плохо сохранилось в памяти поручика. Полонская скользнула по залу, он за нею. Потом был длинный тёмный коридор. Маленькая комната — ни одной свечи. Алые губки искрились. Что-то она проговорила, конечно, но что именно Василий не запомнил.