VI
За неприятной тишиной со всею отчетливостью можно было уловить звук мотоциклетного движка. Мотоцикл подкатил к бункеру и остановился. Скрипнули чьи-то шаги. Один человек? Судя по шагам, один… Наверное, живой. Если бы это был мертвый, я бы его не услышал.
«Все-таки глаза неважно у них смотрятся, — думал я, вглядываясь в девять пар горящих искр. — Обойдется без рукоприкладства. Сейчас дотронусь до кабеля и сгорю. Один уголь останется. Интересно, какое здесь напряжение?»
— Какое здесь напряжение, ребята? — спросил я как мог бодро.
— Убейте его! — сказал тот же голос в трубке.
— Он живой! — возразил робот.
— Пусть будет мертвый. С мертвым мы справимся. Мы выслали патруль на мотоцикле.
— Патруль?
— Вы убейте этого парня, а они его тогда арестуют. — В трубке отчетливо захихикали. — В плен его возьмем.
Блестящие лакированные ботинки роботов, медленно переступали по бетонному полу, оттесняя меня, и, чтобы не дотронуться до кабеля, я уже выгибался весь, когда вдруг зашуршали крылья и черная птица ворвалась в бункер. На полной скорости она атаковала лампочку. Лампа погасла. Какого черта?! Роботы, уж наверное, видят в инфракрасном, а я как раз нет.
Но птица, к счастью, изменила тактику. Вцепившись когтистыми лапками в стриженую голову робота, пернатое исчадье наносило теперь быстрые удары клювом прямо в фотоэлементы. Костюм загудел, и это уже не было человеческим голосом. Растопырив руки, он завертелся на месте, и я смог проскочить мимо него на лестницу. Остальные шагнули следом, все разом. Я захлопнул дверь и задвинул толстую металлическую щеколду. Стало темно. Изнутри раздавались удары железных кулаков и шипение взбешенной птицы.
В проем над лестницей заглядывал худенький офицер. В рассеянном слабом свете, все же просачивающемся через щели, ясно различался серебряный череп на его черной фуражке. Я снова видел мертвых? Точно, я снова видел мертвых. Наверное, нужно было очень сильно испугаться, чтобы зрение вернулось. Но меня уже не интересовали причины, главным было то, что вернулось оно как раз вовремя.
— Выходите, — сказал неуверенным голосом офицер. — Выходите, иначе я буду стрелять!
— Да стреляй ты сколько хочешь!
Пули, выпущенные в упор, слегка щекотали мне щеки и грудь, когда я поднимался по крепким бетонным ступеням. Немец стрелял из «вальтера», а когда я был уже наверху, схватил автомат. Но я не люблю щекотки. Автомат полетел в одну сторону, фуражка с черепом — в другую, и нацист рухнул вниз, в проем. Было слышно, как он воткнулся головой в железную дверь.
Возле бункера остался немецкий мотоцикл с коляской. Горела фара. Потрескивал мотор на холостом ходу. Из коляски раздавался сочный храп мертвеца. В небо целился ствол пулемета. Пулеметчик крепко спал, от него воняло шнапсом. Протянув руку, я выключил мотоциклетную фару. Медленно светало. Небо из черного сделалось грязно-серым, низким и противным. Я надвинул пилотку со свастикой на нос пьяного солдата и быстро зашагал по полю.
Хотелось пить, в горле пересохло. Я все ускорял шаг, опасаясь погони, когда услышал звук нового мотора, — грузовик шел со стороны деревни. Не желая связываться, я залег в какой-то канаве. Канава была мокрой, но жажду это не утоляло, я все время зачем-то облизывал губы.
«Немцы где-то раскопали цистерну со спиртом», — думал я, глядя, как вихляются по рассветному полю фары грузовика.
Когда машина приблизилась, в подтверждение своей мысли я услышал разухабистую пьяную песню. Орали сразу на трех языках. В развевающемся надорванном брезенте кузова я успел разглядеть нелепые фигуры, и машина пронеслась мимо. Ее колеса проскочили рядом, в каком-то метре от моей канавы. Никто меня не заметил.
«На подмогу поехали, — размышлял я, как можно быстрее двигаясь опять в сторону деревни. — Это понятно, пьяные и веселые. Но почему птица спасала меня? Сперва они пытаются поговорить со мной чужими голосами, потом хотят напугать до смерти, а теперь спасают. Зачем? Впрочем, пугали они меня большой компанией, а спасала-то одна-единственная птица».
Над деревней желтым шипящим веером распустилась еще одна ракета. Теперь я уже не мог со всею твердостью сказать, что стреляли живые. Я был зрячим. Таким же, как все последние годы.