Мой план избавиться от сослуживицы торжественно провалился. И дистанцию не удалось сохранить. Без всякой цели мы бродили по городу, я все время старался приотстать, но Арина улучила момент и взяла меня под руку. Все-таки у нее были красивые ноги и приятный голос. Она шла рядом и в красках расписывала квартиру своей двоюродной сестры:
— …Все пять комнат в цветах, везде цветы, на подоконниках, на стенах, в лоджии, и даже в ванной стоят белые розы, представляете?! Нет, это нужно увидеть, белые розы перед зеркальной стеной!
Потом выяснилось, что я еще и виноват. Бежал, оставив ее у закрытой двери, а за дверью — никого. Конечно, она нашла ключ и открыла квартиру, конечно, на столе лежала записка, но моей вины это не умаляло.
— …Представляете, она написала, что будет только завтра утром! Столько лет не виделись!… Задержалась за городом по долгу службы… Представляете, так и написала: «по долгу службы»?!
— Она что же, одна живет в таких хоромах? — вежливо спросил я.
— Почему одна? — возмутилась Арина. — С мужем! Вот детей у Ларочки нет, хотя она и старше меня на два года.
Казалось, мы только что вышли с завода, а я уже знал, что семь бульваров делят город на восемь почти равных частей и все семь были продолжением аллей небольшого парка в центре. Обилие бронзовой и мраморной скульптуры, разноцветные свежевыкрашенные скамьи и тишина, как ночью. Мы медленно брели по одному из бульваров. Было безлюдно, прохожие попадались очень редко. Все было против меня: ветерок, шелест листвы, звук наших шагов.
«А ведь действительно, — подумал я про себя. — Главный инженер прав: такое впечатление, что все на работе».
— Посмотрите-ка! — воскликнула Арина.
На широкой зеленой скамье спал человек. По хриплому дыханию, вырывавшемуся из широко разинутого рта, нетрудно было понять, что он пьян.
— А вы говорили, бездельников нет! — поморщившись, сказала Арина.
Отметив про себя, что ничего подобного не говорил, я осторожно толкнул пьяного в плечо, тот мгновенно проснулся и сел. Он смотрел на меня слезящимися глазами, продолжая все так же шумно дышать. Это был очень старый человек, костюм неприятно провисал на худом теле, во все стороны торчали седые патлы… Ему было, наверное, не меньше ста лет. Он смотрел на меня, пытаясь понять, чего же от него хотят?
— Идите домой, дедушка, — сказал я. — Отсюда вас в милицию заберут.
Я представил себе, как мы с Ариной Шалвовной потащим сейчас этого престарелого пьянчугу к нему домой, и мне стало противно. Но никого никуда тащить не пришлось. Неожиданно рядом возникла маленькая тощая старушка, она покивала нам, схватила старика за плечи и как-то очень быстро и легко поставила его на ноги.
— Ну, Ипполит Карпыч, ну, миленький!.. — говорила она и смотрела на нас извиняющимися, как и у главного инженера, глазами. — Старый, а дурной!.. — Чистенькая и прямая, она словно костылем подпирала собою огромного падающего старика. — Пошли, пошли домой, Ипполит!
Это было даже сентиментально. Старики вдвоем заковыляли через улицу, направляясь к подъезду ближайшего из зданий.
IV
Музей совсем маленький, полутемный. В нем было уютно. Многочисленные часы с музыкальными механизмами, механические куклы шестнадцатого — семнадцатого века, гобелены, табакерки, секретные сундучки, самовоспламеняющиеся мраморные камины, музыкальные шкатулки — все это громоздилось одно на другом и было представлено на маленькой площади в потрясающем разнообразии.
«Тот ли это был Ипполит Карпович?» — размышлял я. Ипполит Карпович, что служил вахтером на заводе. Или просто его тезка? «За» говорили возраст вахтера-алкоголика и его плачевное состояние, «против» — утверждение главного инженера, что вахтер умер. Например, инженер мог пошутить. И вахтер не умер, а ушел, достигнув ста лет, на дважды заслуженную пенсию, — просто главный инженер не знает, что старик жив. Скажем, оклемался после тяжелой болезни. Но не исключался и иной, парадоксальный вариант. Разглядывая две совершенно одинаковые зеркально расставленные на камине крылатые золотые фигурки, я предположил, что в городе еще недавно жили бок о бок старцы-близнецы.
— Как хорошо здесь! — вздохнула Арина. — Вам нравится?
Мы остановились перед огромными напольными часами, покрытыми черным лаком. Как раз пробило четыре, весь музей ожил. Только что мы ходили в тикающей тишине, пугаясь звука собственных шагов, а теперь и наших голосов не стало слышно. За спиной зазвучала клавесинная музыка, зазвенели колокольчики. Можно было вычленить щелчки маленьких барабанчиков, пружинные мелодии. В довершение ко всему перед нами на миниатюрной сцене, тщательно декорированной в виде задней стены часовни — просматривались даже микроскопические лики икон, а в царских вратах угадывалась тончайшая резьба, — хор мальчиков запел псалом. Там же прохаживался маленький священник в белых одеяниях.