— Смотри на меня! — кричит мне в ухо Май и отходит к своему микрофону, возвращая на шею гитару. И я смотрю на него. Он ослепителен. В синем свете лицо белое-белое, тени угловато, квадратично очерчивают контуры, брови взлетели хищно над всеми и губы блестят. Это они блестят мной. Я понимаю, почему Никита влюбился… Перебивка, и началась песня, а паника исчезла, стоило мне взять в руки Ямаху (скрипкой не могу её пока назвать). Басы опять опаздывают, и это придаёт композиции несколько ленивый темп, может, даже лучше, брутальнее. Мне показалось, что когда контрапунктом начала работать Ямаха в зале все заглохли, или я оглох? На проигрыше, в контр-дуэте Май близко подошёл ко мне, играл мне, спорил гитарными рифами со скрипичным чистым звуком, яростно смотрел мне в глаза, облизывал губы, подбирался все ближе, так, что по окончании проигрыша я рукой со смычком толкнул рокера в грудь. Песня завершилась одновременным пиццикато, и мы сделали его синхронно! Йес!
— У-а-а-у-а-а-а! — орет зал. — Ещё-о-о-о!
Это успех. Потом еще исполнил соло в «Тучах», уже совершенно спокойно и даже успел рассмотреть публику. Пары алкоголя и сладковатого дыма висели над народом этой самой тучей. Под мелодичную композицию кто-то танцевал парами, но большинство шатались, подняв руки вверх, рядом со сценой, несколько парней и девчонок сидели прямо на полу и зачарованно смотрели на нас восторженными чёрными глазами. «Ба-а-амс, ба-а-амс!» — звук замер, опять рев, свист, хлопки!
— Это был Али! — кричит Май. — Тот, кто выносит мне мозг! И вам, надеюсь, тоже!
Опять рёв, я все же кланяюсь, как меня учили, головой, держа скрипку за гриф, и ухожу в нутро клуба. Та паника, то напряжение, та тошнота, что была до, сорвались в пропасть с этой маленькой сцены! Устал. Вымотан. Надо же, песенки-то никчемные, а энергетику сдирают, как Бетховен. Добираюсь до «артистической» и валюсь на диван. «Бум. Бум. Бум…» - за дверью и за коридором продолжается концерт, а я от него свободен! Я отработал! Я не подвел «Маёвку»! Я молодец! Я зеваю! Я всё могу. Всё сыграю! Я сыграю даже шансон! Бум. Бум. Бум. Беру скрипку и играю «Владимирский централ», Лидочка возмущается! Да и ритм неподходящий! Бум. Бум. Бум. Я спорю с ритмом, я буду играть шансон. Май мне кричит: «Я не буду это петь! Это дешевка! Это пошлятина!» Тогда я пою сам, правда, слов не знаю. Получается мышиный писк. Май мне приказывает: «Заткнись!», я ему показываю язык. И Май, который выглядит, как Мик Джаггер, затыкает мне рот своим ртом. Мокро! Лидочка тоже вопит в крещендо: «Предал!Забы-ы-л! Не могу-у-у-у… У-у-у-уйду-у-у-у!» Это меня пугает! Отталкиваю Джаггера.
— Лидочка! Нет! Лидочка! — кричу я как-то слишком реалистично и громко. И просыпаюсь.
— У-ха-ха-ха! – парни истерически ржут, — Май, у вас роли расписаны? Ой, не могу! Ли-доч-ка! Май, а че Лидочка-то, а не Маечка!
Май тоже смеётся, смеётся очень близко ко мне. И я понимаю, что это не глаза черные, это зрачки слишком большие. Его лицо висит над моим, он сидит на диванчике, навалившись на меня сбоку:
— Моя мышка проснулась? — пошло и развязно произнес Май. — Ты был секси, моя мышь!
Ублюдок начинает облизывать мне лицо и чмокать в губы! И во сне он меня целовал, а не Мик Джаггер? При всех! Урод!
— А-а-а! Ублюдок! Ты что! — ору я и толкаю его от себя. Но все снова ржут! Открывают новые бутылки пива, жадно глотают. Капитоша демонстрирует, как глазом (!!!) можно открыть пивную крышку. Буэ-э-э! В комнату влетает Гарик, лезет со всеми обниматься, целоваться. Так как я соскочил, то лезет и ко мне. Май его отбрасывает за шкирку от растерянного мышонка.
— Прости, друг! Не твоё!
Ещё входит представительный дядька в чёрном пиджаке. Надо же, трезвый! Всем жмёт руки, на мне останавливается, смотрит внимательно:
— Беги от них, парень! – тихо, но внятно говорит он, я киваю головой. — Ну! Получим гонорар?
Дядька передает конверт Маю и хлопает его по плечу:
— Порадовали! Молодца, молодежь! — благодарит мужчина и прихватывает Гарика и громко шепчет ему в ухо: — Если увижу где дурь, тебе не жить! Открывайте все тут, проветривайте! Ка-а-азлы!
Но парни не обращают внимания. Они в восторге от себя, от публики, от концерта. Инструменты привезут завтра, кто-то предлагает идти пить, все восторженно поддерживают, все, кроме Мая:
— Не, мужики, без меня! Я везу мышонка! — и хватает меня за шею, притягивая к себе.
— Я не поеду с тобой! Ты… ты… накуренный! Вызови такси!
— Ты едешь со мной! — закричал мне в ухо ублюдок и тянет меня вон. Парни весело загудели вслед.
Май, и так был сильнее меня, а сейчас пёр, как танк. Блин! Не пришла ли моя смерть в виде красивого мотоцикла с блестящими кругляшами на колесах? Жуть! Сбежать нельзя, орать глупо, уговорить нереально. Ревёт мотор, и мы резко срываемся навстречу одиноким ночным улицам. Какие-то пьяные люди на тротуаре у клуба завизжали, замахали руками. Май, ебучий каскадер, отпускает руль и растопыривает в стороны руки.
— Ма-ма-а-а-а! — ору я и захлопываю глаза. Но остался жив! Слава Богу, Май взялся за руль и погнал без трюков. Я не дышал, не видел ничего вокруг, смотрел на спидометр, уговаривал стрелочку: «Назад, назад…» И когда мотоцикл остановился, я увидел, что меня увезли на Садовую, три.
Комментарий к 10.
========== 11. ==========
Май буквально выдернул меня из седла и потащил за куртку в дом. Зачем? Опасность! Как зовут его отца? Какое-то необычное сильное имя? Может, он от дури не сообразил, где я живу?
— Май! — жалобно кричу я, — это же твой дом! Мне к себе домой надо! Уже поздно! Май!
— Мышонок! Я чуть не кончил с тобой на сцене! Ты то, что надо! — не слышит меня Май, крутит моё тельце вокруг, пробираясь по темному коридору, весело заглядывая расширенными зрачками в лицо. Потом прижимает к стенке и безумно шепчет мне в губы: — Мышонок! Трахни меня! Трахни своей Лидочкой, чтоб её! Сыграй, чтоб я сдох от оргазма, чтоб я был счастлив! Только ты это можешь! Пойдем! — и тащит меня за куртку по лестнице, и тут я вспомнил!
— Герман Леонидович! Герма-а-ан Леонидович! По-мо-ги-те!
— Не Леонидович! Львович! Он ни хрена не умеет на скрипке! На хуя он тебе? Да и нет его! — Май опять прижимает меня к стенке и весело сипит в лицо: — Мы с тобой си-ро-ты! Твои на гастролях! Мои — кого-то ебут своими деньгами! Мы с тобой одной крови! Ты и я! Что ты мне сыграешь?
— Май! Ночь на дворе! Я устал, я не буду играть! Можно я уйду? — я стараюсь быть пожалобнее.
— Не-е-ет! Хочу! Пусть будет Григ, пусть будет Круг! (я вздрагиваю, Круг — это автор «Владимирского централа»?) Только порви меня! Чтобы внутри взорвалось! Хочу! — и вдруг переходит от форте к пиано, совсем тихо и страстно: — Хочу тебя, паршивца упрямого!
Тащит меня дальше, и я понимаю, что на третий этаж мне нельзя. Я начинаю заваливаться вниз, тянусь к перилам, чтобы уцепиться якорем и не унестись в этот наркотический шторм. Но перила далеко. А Май подхватывает меня на плечо животом, и мы, наоборот, стали подниматься ещё быстрее. Я стучу кулаками по его спине:
— Май! Остановись! Я не хочу! Мне страшно! Я не виноват, что ты придурок! Я не буду играть!
— Бу-у-удешь! — уже невесело говорит он и спускает меня в своей чёрно-серой комнате. — Мышонок! Ты только не удивляйся! Сыграй мне раздетым!
— Что-о-о-о?.. Ты совсем сбрендил? — я отступаю, выпучив глаза.
— Как тогда, в плавках! Это так… необычно! Со мной какая-то хуйня тогда случилась! И не может никак рассосаться! Пожалуйста, мышонок! — он тянет ко мне руки, гладит меня по голове, ушам, скулам.
— Май! Ты меня не слышишь? — ору я в ужасе. — Я не буду играть ни одетым, ни раздетым! Ты обкурился, ты не соображаешь, что делаешь, что говоришь! Отпусти меня!
— Ты опять выёбываешься? Знаешь, что меня это возбуждает? Ах ты, шалунишка! Снимай всё! — и хватает меня за пояс, судорожно расстегивает ремень.
— Май! Пожалуйста! Не надо! Я ничего не сделал, чтобы возбудить тебя! Ты обкурился! — пытаюсь помешать ему снять ремень, но он его ловко вытянул из петлиц. Хлестнул ремнем воздух и поймал меня ремнем за шею. Потащил к себе: