Тем временем, Королевский атторней, уже проснувшийся, ждал завтрак в своем шотландском поместье. Изучал утреннюю почту. Отложил все деловые бумаги и открыл особое электронное письмо, в котором было всего два фото. На одном его внучка, вчера сорвавшаяся в Лондон, бесстыдно целовалась с фигурой в черном капюшоне. Шив Палпатин покачал головой. Кто был той фигурой, он знал.
Мужчина постучал пальцем по столу, почти ужасаясь внешнему виду Рей. Затем включился на второй снимок и замер. Ракурс фото изменился. На нем было чётко видно лицо его внучки. Как же она смотрела на этого парня. Так, как когда-то её мать на Люка. Так, как он сам когда-то смотрел на свою жену.
Этот взгляд Шив Палпатин ни с чем не мог спутать. Этот взгляд словно извинял и её короткие шорты, и побег в Лондон, и поведение, недостойное внучки герцога. В этом взгляде была неподдельная любовь.
Покачав головой, королевский атторней потянулся к телефону.
- Алло, да. Да, получил, спасибо. Передай от меня послание для Сноука. Щенка нужно отпустить. Насовсем.
Положив трубку, Шив Палпатин последний раз бросил взгляд на фото.
- Что ж, посмотрим, каков ты будешь на свободе, Бен Соло.
Мужчина знал, что ничем не рискует. В конце концов, у него было столько компромата на этого мальчишку, что если тот сделает что-то не так, он его сможет засадить до конца жизни. Но вдруг он, действительно, чего-то стоил?
***
Ну всё, наша сладкая парочка прямо окончательно обрела друг друга, правда, попутно едва не потеряв. Но на то она и молодость, в ней полной драм, острых углов и бурных примирений. Можно было бы и не сыпать сюда немного печали, но я не верю, что их отношения безоблачно развивались. Ясно, что их различия должны были стать камнем преткновения.
Если вы задаетесь вопросом, если все так отлично и даже дед расстаял, почему же дальше все стало так плохо, то запаситесь терпением - развязка их печального финала, в принципе, близится, как неизбежность.
Но пока они так прекрасны, что я от них прямо балдею и радуюсь. Если честно, очень старалась, чтобы Рей здесь не выглядела капризной девушкой. Надеюсь, получилось.
========== Глава 11 ==========
Куда бы я не бежал, Ад будет преследовать меня; Ад – это я сам! Глубокая адская бездна, но бездна внутри меня еще глубже; широко раскрытая ее пасть ежеминутно грозит поглотить меня, и в сравнении с этой страшной пучиной Ад, со всеми его муками, кажется мне Небом!
“Потерянный Рай” Джон Мильтон
Рей ехала за рулем своего вызволенного из сервиса BMW, когда на глаза попалась вывеска страшно модного последние месяцы ресторана. Вспомнив, что она с утра не поела, а вместо обеда у неё был кофе, девушка стала искать парковку. Затем столик. Затем что поесть. Жизнь человека всегда состояла из поисков.
В ожидании своего тунца татаки девушка проверила почту. Ни одного по-настоящему значимого письма. Затем разозлилась на себя. С момента, как дед, отчего-то спевшись с Беном, отобрал у неё дело Сноука, которое она вела полгода, все письма перестали быть интересными. Рей поняла, что устала от наивных, изнасилованных девочек, которым она помогала в надежде исцелить себя. Устала смотреть на ублюдков, которые это делали, и удивляться жестокости в их глазах. Жестокости, которой никогда не было в глазах того, другого мужчины, который…
Девушка тряхнула головой. Не стоило об этом думать. Возможно, ей нужен отпуск. Вернется - и работа обретет смысл. А, может, и не обретет, потому что с момента, когда её пальцы заиграли тот самый трудный этюд, она будто вернула себе то, что у неё украл Бен – саму себя. Не окончательно, постепенно, болезненно, но к ней, в её когда-то преданное парнем тело, постепенно возвращалась душа. Обновленная. Очищенная. Душа, которая больше не хотела ассоциировать себя с жертвой. Возможно, в этом была проблема.
Она не хотела работать с жертвами изнасилований, потому что больше не причисляла себя к ним и не считала себя частью этого странного, негласного братства, скованного болью. Семь лет закованная в бесчувственность, как в камень, она, наконец, делала свои первые шаги, ощущая, как с плеч падает груз. Тяжелый. Давящий.
За это она даже была благодарна Бену. Ведь все эти две недели, пускай он и не выходил больше на связь – чему Рей была рада, - в её доме его усилиями появлялись цветы. Каждый день разные, но цветы. Пионы, гиацинты, гортензии, анемоны. Он вносил в её жизнь, не спрашивая разрешения, яркие краски, превращая её холодный дом в Живерни. Это было трогательно. Как будто от того, заиграет она или нет, у него жизнь зависела.
Или Бен просто цеплялся за своё упрямство, как корабль, который уносило штормом, цеплялся якорем за дно. Жаль, что то дно, о которое она когда-то разбилась, было покрыто кораллами. Цепляться якорю было особо не за что.
Однажды Рей даже едва не позвонила ему. Это было около недели назад. Она, выйдя из душа, внезапно ощутила непреодолимое желание играть Дебюсси. Так и выбивала из Стейнвея Лунный Свет, оставшись в одном полотенце. А тело-то помнило, как его пальцы касались её обнаженной спины. Помнило и аж горело – так хотелось снова ощутить эти касания. О том, что её тело, вопреки голосу разума, хотело ощутить всего Бена – на ней, в ней, - Рей предпочитала не думать. А если и думала, то как о каком-то психическом отклонении. Она не могла хотеть, хотя бы и мимолетом, своего насильника. Она была нормальной. У неё не было стокгольмского синдрома.
Милая парочка, которая сидела за столиком перед ней, закончила свой обед. Когда они ушли, таким образом открыв обзор на другую часть ресторана, девушка резко утратила аппетит – за самым дальним столиком сидел Бен, который разговаривал по телефону, не замечая её.
Девушка моргнула. Она знала, что эта встреча, если и была подстроена, то только судьбой, которая решила над ней поиздеваться, потому что Рей выбрала этот ресторан случайно и по дороге. Он же, судя по кофе, уже заканчивал обед. Выходит, приехал раньше.
Однажды судьба уже играла с ними, случайно сталкивая их. Больше не хотелось. Судьба оказалась той ещё стервой.
Рей, которой принесли еду, к ней даже не притронулась. Наблюдала за Беном. Вот он закончил разговор – видимо, не из приятных. Тряхнул головой. Посмотрел в счет. Положил карту. Что-то сказал официантке. Вежливо улыбнулся.
Казалось, будто в Бене внутренне ничего не изменилось. Это то, что Рей бы нравилось в нём, если б они были вместе. Заработав кучу денег, Бен на деле не стал другим. Любил простую одежду. Всё ту же машину. Деньги дали ему больше свободы и уверенности, но, кажется, она была тем единственным, на что он их тратил безоглядно, словно, даже не будучи с ней в отношениях, хотел дать то, чего не мог тогда, семь лет назад.
Видимо, в ожидании возвращения официантки мужчина закурил. И Рей проняла дрожь. Он делал это так же, как раньше. Затягивался, слегка закидывал голову, закрывал глаза и выдыхал. После этого всегда был её выход – она забиралась к нему на колени и целовала. А он всегда нежно поглаживал её. Иногда, в момент откровения, Рей нехотя признавалась, что курить начала не от отчаяния, а просто вкус сигарет всегда напоминал ей поцелуи с Беном. Таким был её якорь.
Девушке едва не стало дурно, когда она увидела, как он, абсолютно рефлекторно дернул рукой. Будто потянулся, чтобы кого-то коснуться, а в следующую секунду, будто опомнившись, сжал пальцы в кулак. От бессилия. Желание прикасаться к ней он пронёс рефлексом через все семь лет. Это осталось в нем, как мышечная память.
А ещё она заметила его сбитые, как в юности, костяшки пальцев. Рей вспомнила, что когда перестала играть на фортепиано и пошла на бокс, повинуясь желанию уметь защищаться, била грушу без бинтов. Будто желая кровью выбить из себя желание играть. Чтобы каждый раз, садясь за фортепиано, испытывать дикую боль. Чтобы больше не хотелось двигать руками.