Это было бы непоправимой катастрофой.
И внезапно адвокат увидел, как из тени появилась фигура. Словно охотник, чующий кровь, Кайло Рен пришел на звуки музыки. Как он угадал её исполнение – непонятно. Но вот он аккуратно, извиняясь, протолкнулся в первый ряд. Наплевав на все приличия, он с таким обожанием смотрел в спину его внучки, что было не по себе. Наверное, если б этот монстр мог, он бы, как призрак оперы, утащил её с собой навсегда.
А затем он посмотрел на него. В его черных глазах мелькнуло торжество. Он своего добился. Рей снова играла. Но затем Шив Палпатин увидел в его взгляде кое-что ещё и расслабился. А щенок-то, оказывается, больше не был опасен: чудовище не выдержало давления собственного греха и сломалось. Палпатин видел людей с таким взглядом. Обычно они улыбались на публике, а затем тихо вешались в собственных ванных.
Это было бы весьма кстати.
Когда утихли аплодисменты, начался аукцион. Рей смотрела на деда, тот – на Кайло. Не хотел, чтобы девушка оборачивалась, да она и не стала бы.
Пока звучали ставки, фигура в черном молчала. Кайло слушал, продолжая смотреть на обнаженную спину Рей. А когда прозвучала сумма в триста двадцать тысяч от какого-то герцога, он покачал головой.
- Пятьсот. – Прозвучало от него с ледяной бескопромиссностью. В одно мгновение он стал выглядеть хмуро. Ему не хотелось, чтобы кто-то здесь стоял и торговался за Рей, потому вмиг поднял ставку на неприлично высокий процент, нарушая правила.
Но он-то правил не знал.
Значит, вот оно как. Полмиллиона за Эйнауди. Полмиллиона, чтобы выиграть у него на собственном празднике.
Полмиллиона. Такова была цена его любви к Рей. В эту минуту, вешая на её голую спину ценник, он, ещё сам не зная, делал ошибку. Потому что его внучка не любила, когда её пытались купить. Одно дело, когда незнакомые люди играются во всесильных, другое – когда тебе назначают, пускай высокую, но цену.
Лицо Рей окаменело. Здесь, этой ночью, в сердце владений своего деда, она не ожидала встретить Кайло. Медленно повернулась, но тут же улыбнулась. Её талант заключался не в игре на фортепиано, а умении держать лицо.
- Луи Родерер, 2013, - назвала она свой подарок. Что ж, он платил за прошлое полмиллиона, она готова была расплатится не цветочным браслетом на руке, а шампанским, которое они пили в их первую ночь.
Эти суммы и символы были на грани приличия. Они и сами были на грани. Рей замерзала под его горящим взглядом, Кайло тонул под тяжестью её злых глаз.
Но вот миг напряжения прошел – его никто и не заметил, кроме Палпатина. Кайло улыбнулся. Кивнул. Ему подходило. А затем растворился в толпе. Рей вернулась к деду, забрала шампанское. Выглядела она задумчиво.
- Отправь своего водителя домой. Там, в твоем погребе, у меня есть пара бутылок Луи Родерера этого года.
- Рей, позвоню, но сначала… скажи, ты играла для него? Ты же никогда не любила Эйнауди.
- Для себя. – Бескомпромиссно заявила девушка, но голос дрогнул. Она всегда играла для него, даже когда они ещё не были знакомы. Сначала – с предчувствием любви, а затем, после знакомства,– за эту самую любовь. Но если бы она сегодня знала, что Кайло будет здесь, то не стала бы даже прикасаться к клавишам и, тем более, выбирать композитора, которого он снисходительно порекомендовал. Он не заслужил её игру, а по факту заплатил за мелодию полмиллиона.
- Ты до сих пор его любишь? – Со вздохом недоверия спросил Палпатин, уже зная ответ. Те, у кого были уши, слышали, как она играла. Даже Бен Соло, если бы был не в таком забитом отчаянии, мог бы это понять. Тем лучше, что не понял. Ведь развернулся и ушел он все с тем же взглядом, который был только у обреченных и потерявших всё.
Девушка покачала головой.
- Дедушка, ничего не изменилось. Я никогда не переставала его любить. И ты знаешь об этом. Я же тебе сказала в ту ночь. Я буду любить его всю свою жизнь. Это не болезнь, чтобы пройти. Такое чувство даже он убить не сумел. Но это не значит, что мы будем вместе. Не волнуйся.
- Ты никогда даже не думала простить его?
- Думала. Пыталась. Не смогла. Даже ради самой себя не смогла. Понимаешь? Чтобы снова уважать саму себя. Не вышло.
- Тем не менее, ты играешь для него, сама того не понимая, а он швыряет немалые деньги на ветер ради этого, - холодно заметил мужчина.
- Отыметь меня стоит полмиллиона? – Вскинула бровь Рей, - ты так думаешь? Твоя внучка так недорого стоит?
«Твоя мимолетная улыбка стоит полмиллиона. Для него ты не имеешь цены»
- Что он тут вообще забыл? Мы стали приглашать всех подряд? Зачем ты его позвал? Что ты задумал, дедушка?
- Мне для аукциона автомобилей не хватало чего-то особого, и я узнал, что Бен не прочь продать кое-какое старье. Но то, что для него хлам – отличные деньги для поклонников. Как никак, а он крутой гонщик, потому пришлось позвать. Я не знал, что ты собираешься устраивать перформанс, Рей. Вы могли и не встретиться вообще.
Девушка прищурилась. Всё было не так просто. Дело было не в машине, а в Бене. Но зачем он его сюда позвал?
- И какую машину дал тебе Бен? – Быстро спросила она.
- Мустанг 2012 года – это его первый автомобиль или что-то такое. Сказал, что эта машина ему больше не нужна.
- «Сокол» не продаётся, - резко сказала девушка, - не вздумай его продавать. Я заплачу больше, чем тебе могли предложить. Эта машина останется у меня, а лучше бы ты её вообще не брал. - Зачем Бену было продавать «Сокол»? Неужели он таки решил избавиться от прошлого и идти дальше? Но зачем было продавать то единственное, что он любил? Та машина стоила для него очень дорого. У них даже душа была одна на двоих. - Ну, говори. И что он взял взамен машины? Что ты ему пообещал?
- Он ничего не попросил взамен. Но, знаю, что интересовался гравюрами Дюрера по «Потерянному Раю» - вроде хотел купить их у частного коллекционера. Они выставлены в дальнем крыле этой ночью. Ну, в том, куда только покупатели ходят.
- Потерянный Рай? – Повторила девушка, теряя остатки злости. Она поняла, что он там будет искать. И в ком. Был только один персонаж в пьесе Мильтона, который выпал из неба. И хоть на одну ночь, она готова была затащить его туда обратно, даже если он будет сопротивляться, потому что до Рей, наконец, дошло, чем вся эта история может закончиться. И такого финала она никому не желала.
***
Кайло сидел на полу лучшей картинной галереи Британии и смотрел на стену, увешанную гравюрами Дюрера. Он думал, что забраться на вершину мира – это восхищенно махать рукой с балкона Букингемского Дворца, а оказалось – пить 60-летний Maccalan на закрытой вечеринке в сердце Британии. В одиночестве. Без надежд, амбиций. Без сердца.
Знал бы – не пытался бы допрыгнуть. Потому что даже сейчас, со своими миллионами, он все так же не вписывался. Потому что не было ради кого.
Как и обеспеченные люди, он рассматривал искусство как капиталовложение и имел свою, очень современную коллекцию, состоящую из Шагала, Кандинского, Макке, даже одного, совсем маленького, но ван Гога. Никаких старых мастеров. Никаких полотен два на пять. Только темные, жестокие, агрессивные краски. Его небольшая коллекция, хранящаяся в одном из швейцарских банков, была олицетворением самого Кайло. Если всю свою жизнь и вкусы он как-то невольно подстраивал под Рей, чтобы ей, если она захочет вернуться, было уютно, как дома, то картины были только его. Тёмные, злые, в каком-то смысле даже уродливые.
Но это были его отражения. Не Рей. Она была бы музой Моне, потому что сама была как водяная лилия. А он бы отлично подошел, чтобы позировать такому психопату, как Мунк, например. «Крик» точно будто с его души списывали.
Однако с Дюрером была иная история. Когда они были вместе, девушка приносила в его жизнь искусство. Не с целью обтесать своего, далекого от всего этого, вора, а просто оно тянулось за ней, как шлейф. Во что-то, как в музыку, Бен пытался вникнуть. Во что-то нет. Но он точно помнил, как Рей читала «Потерянный Рай», и парню ужасно не нравилось это произведение. Бен не мог понять, почему нужно уходить из Рая, если в нём живешь. Шептал Рей, забирая книгу, что для него рай – это она и уж он-то не собирается его терять. Максимум, может попытаться совратить и стащить вниз очередную «независимую и красивую», ведь у неё тоже имя из трёх букв.