Мужчина ещё раз оглядел палату. Ничего нового. Это была не первая в его жизни авария. Не первое в жизни одинокое пробуждение, когда на стуле максимум могла сидеть медсестра. Не первое ощущение полной разбитости.
Всё это он уже проходил.
Кайло улыбнулся. Совершенно ненужные воспоминания затопили его. Он помнил, как в первый раз попал в аварию. Спустя два месяца, как его контракт пилота подписал Форд, у него была первая межсезонная гонка, на которой он хотел показать себя. И Форд его показать всем тоже захотел. Все подробности того дня очень четко отбились в его памяти. Кайло помнил, как проснулся в отеле, как безрадостно жевал завтрак, как отчаянно искал глазами Рей на трибуне немецкого автодрома, хотя знал – она не придет. Старался не думать о том, как они мечтали вдвоем об этом дне, когда он сделает свой шаг к вершине. Но ничего не сбылось, ему удалось разрушить всё, потому он был немного потерян. Что-то кивал, пока ему говорили техники. Просто потерянный притихший новичок, который смотрел себе под ноги. А потом кто-то передал ему темно-синий, как и его новенькая гоночная машина, конверт. Кайло до сих пор помнил вкус надежды, который испытал, когда увидел конверт. Он сразу каким-то шестым чувством определил, что это от неё послание. Может, короткое пожелание удачи? Возможно, не все потеряно? Может, она приехала?
Бен открыл конверт за десять минут до старта. В нем не было записки. Только кольцо. Маленькое, потому что на тоненький палец. С аккуратным розовым бриллиантом. Кольцо, которое он так долго выбирал для Рей. И вот, наконец, девушка очнулась и решила его вернуть. Именно, сегодня. Как бы показывая, что она отрекается от прошлого. Пока кольцо было у неё, Бен ещё во что-то верил. В возможность. В чудо. Но… он не имел права на чудо, которое сам и поддал злу.
Кайло, часто вспоминая ту, первую аварию, всегда удивлялся, как он выжил. Тот эпизод был случайностью. Просто шел дождь. Просто он не вытормозился. Просто Рей вернула ему кольцо. В тот день то была не попытка покончить с собой, но если бы он тогда не очнулся в больнице, то та авария могла бы считаться избавлением.
Мужчина не поморщился от боли, которая вдруг накрыла его. Потянулся и нажал кнопку вызова врача – когда тебя часто собирают по кусочкам, то ты все уже знаешь. Сколько и как будет болеть, как позвать доктора, как правильно дышать, как справиться с приступом паники после того, как очнешься, почему в палате нет зеркал, как не ощущать себя никем, в очередной раз поняв, что ты сам…
Он помнил, когда очнулся тогда, семь лет назад, и сначала очень удивился, когда прошла первая боль. Удивился тому, как, оказывается, лечат, когда есть деньги. Удивился всему, что было вокруг, но больше всего бессознательно удивился, что не было Рей. Потом память, милосердно уснувшая, вспыхнула и он вспомнил, что Рей быть здесь и не должно. И все равно, каждый раз, когда открывалась дверь его палаты, впуская то врача, то менеджера команды, то ещё кого-то, он смотрел с такой надеждой, что кому-то становилось немного не по себе. Он ждал, что она придет. Не верил, заставлял себя быть разумным, но ждал. Как… как глупый безродный щенок, каким собственно и был. Однажды медсестра спросила, когда к нему заглянет девушка, которую он звал всё время пока был без сознания, и ему стоило огромных усилий, беззаботно рассмеявшись, сказать «никогда».
Да, то было время полное одиночества и боли. Он был ещё довольно юн, чтобы его не задевало то, что никому нет до него дела. Чужая страна, чужой язык, чужая жизнь. Он же был мальчишкой с темных улиц Лондона, откуда на него всё это взвалилось? А взвалились не только деньги и любопытные журналисты, а ещё и обязанности. Менеджмент Форда не давил, но он стремился быстрее восстановиться и сесть за руль, не желал пропускать сезон. Ему нужен был его путь, хоть какой-то, потому он выбрал гонки. И, стиснув зубы, он ходил на реабилитацию, превозмогая боль и…надежду. Порой подолгу сидел в саду больницы и говорил сам с собой, как бы рассказывая Рей, как прожил без неё очередной день. Позволял себе поверить в то, что они как будто просто снова на расстоянии. Просто так ему было нужно. Это время в саду было для него чем-то, что помогало превозмогать боль.
Только Рей не отвечала. А позвонить ей он не мог, потому что не имел права. Один раз позволил себе ужасную слабость и набрал номер особняка в Кенсингтоне, надеясь услышать её голос, но, естественно, трубку подняла экономка и своим холодным, деловым голосом сказала, что мисс Скайуокер перевелась в Гарвардский университет и до Рождества она не вернется в Британию. Так Бен узнал, что она отказалась от мечты стать пианисткой и решила идти по пути своей семьи.
Наверное, то было единственным днем в его жизни, когда он плакал. От бессилия, потому что он всё отдал за то, чтобы она шла за той гребанной мечтой, но даже это у него забрали. От того, что оказался обманут. От того, что ему вдруг стало жалко… себя. Впервые за все эти годы, Бен жалел себя, потому что ошибся и потерял всё.
Теперь у него даже не было возможности увидеть её на сцене. Прийти на концерт. Теперь, чтобы увидеть её, наверное, нужно подождать лет пять и потом совершить преступление, чтобы иметь возможность нанять её в качестве адвоката. Триумфальная была бы встреча – ничего не скажешь.
Кайло, вернувшись в реальность, рассмеялся так, что заболело все. Не думал он тогда, что так-то они и встретятся. Он и она. И между ними снова будет дело об изнасиловании. О лучшем втором шансе ж именно так каждый мужчина и мечтал.
Пока он ждал врача, думал о том, что человек, в принципе, привыкает ко всему. Сейчас он не был наивным Беном. Просто лежал и ждал доктора. Не чуда, а просто врача. Жизнь без надежд имела свои преимущества. В ней не было так больно.
Безразлично подумал, что лицо, наверное, сильно пострадало, раз он снова лежал в палате без единого зеркала.
- Мистер Соло, добрый день, - врач был мужчиной около 50 лет, который улыбался ему своей профессиональной улыбкой. Сел на стул, задал пару дежурных вопросов и стал перечислять все травмы. Кайло только бесстрастно кивал. Три сломанных ребра. Сотрясение мозга. Что-то там жутко звучащее с легким. Необходимость какого-то шурупа в руку, чтобы лучше срасталось. Доктор говорил долго, акцентируя внимания на то, как много работы было положено на то, чтобы его сшить. Кайло не нужны были слова – он и так ощущал каждое место, где его собирали по кусочкам. Удивился, когда врач сказал, что ему влили много крови, взамен потерянной, и когда узнал про три остановки сердца – стало ясно происхождение этой новой, жгущей боли в области грудной клетки – там просто все было порезано. Такое с ним точно происходило впервые. Видимо, сердце, как и он сам, не хотело жить.
Но сердце жить заставили. Достали до него, сквозь кожу и ребра. Вкололи адреналин.
Вот только кто теперь заставит жить его?
Слушая о своих травмах, Кайло подумал, что он был мастером, который знал, как правильно разбить машину. Жаль, врачи были слишком хорошими тоже и знали, как спасать. Глядя в умные, уставшие глаза доктора, Кайло ощущал сожаление – они могли спасать кого-то, кто желал жить. Не его.
А врач говорил о реабилитации, о длительном отпуске после выписки, о заботе близких, о полном покое. Говорил и не сводил с него взгляда. Кайло ощущал, что это человек, видевший многое, все понимал, потому и рассказывал, каких усилий стоило вытащить его с того света. Только жаль, что от того жить все равно не хотелось. И вряд ли какой-то там отпуск ему поможет.
- Спасибо, доктор, - наконец, выдавил из себя Кайло. Его голос звучал хрипло. Ещё бы он так не звучал, после 8 дней интубации.
- У Вас нет семьи, да? – Спокойно спросил доктор. А то было не заметно, что за дверью его палаты отсутствует очередь из рыдающих родственников? Или он в документы не смотрел? – Весьма редкий случай, когда в страховой карте человека не указан хотя бы один номер, на который нужно позвонить в экстренном случае. – Он выглядел задумчивым.