- Рей.
Она была великолепна в ту ночь. Так много ему дала. Целых десять минут счастья. Столько у него за семь лет бы не насобиралось.
- Так ты здесь из-за чувства вины? - Тихо спросил Бен. Он всегда понижал голос, когда ощущал неуверенность. - Что заранее не распознала?
- Я здесь, потому что в отчаянии из-за твоего поступка. Ты решил наказать себя, Бен, но вместо этого зачем-то наказал меня. За эгоизм, за невнимательность, за…ту ложь. Так нельзя. Повернись, пожалуйста, когда я с тобой говорю.
Бен повернулся и бесстрастно смотрел, как девушка снимает халат, а затем стала закатывать широкий рукав кофты до локтя. Он увидел несколько небольших синяков – мест, где брали кровь для него. Но Рей хотела показать что-то другое, судя по тому, как горели её глаза.
И тут Бен увидел.
Увидел и… отвел глаза.
На внутренней стороне её руки, чуть ниже локтя, вдоль вен, было несколько тонких шрамов. Едва заметных. Бледных. Шрамов, которые могло оставить лишь лезвие бритвы. Шрамов, которых он не замечал, потому что она их умело прятала за одеждой.
Или не стремился заметить?
- Когда? – Тихо спросил он, сразу поняв. Его девочка тоже однажды зашла за грань. И какая умная была – даже знала, как правильно резать. От этого знания его сердце пропустило удар.
Сколько ещё она носила на себе шрамов от его поступков?
- Семь лет назад, - просто ответила Рей, будто речь шла о чем-то пустяковом, повседневном, - не знала, как жить дальше. Боль от всего была такой сильной, что это был… выход. Мне казалось, что это правильно. Хорошее решение. В результате – полгода реабилитации и антидепрессанты по сей день, как секрет спокойствия и снов без сновидений.
Вот значит какова ее реальная жизнь. Под дорогим костюмом, за холодным взглядом, за успешной карьерой стояли лишь таблетки? Потому не дрожал голос, не стучало сердце громче необходимого. Она не позволила ему стать наркоманом, а сама семь лет просто принимала антидепрессанты, чтобы идти дальше?
- Зачем ты рассказываешь это сейчас? Решила добить?
- Есть две причины. Первая заключается в том, что я всегда ощущала вину за то, что не приехала, когда ты разбился. Но я не могла. Я даже не знала об аварии, потому что полгода существовала вне времени. Росла, как… как базилик. Под солнцем. Без чувств. Без часов. Без ничего. А когда вернулась к нормальной жизни – было поздно. Как бы я не ненавидела тебя тогда, я бы тебя одного никогда не оставила. Потому нет, Бен, я здесь сейчас не из-за вины за то, что не поняла, что ты на грани. Я здесь потому, что больше мне быть негде. Но это сейчас не главное. Вот посмотри на эти шрамы и скажи, что ты чувствуешь? Отчаяние? Безнадежность? Злость, что позволил этому случиться? Вину, потому что это из-за тебя?
- Боль. - Просто ответил мужчина. А что он мог ещё испытать? Разве что ещё капельку удивления - оказывается, ему могло быть ещё больнее. Где же предел тому, что человек может выдержать?
- Боль, - Рей удовлетворенно кивнула, а затем наклонилась к нему совсем низко. Так, что его разбитые губы могли коснуться её, а волосы защекотали виски. Наклонилась и вмиг вокруг дышать стало легче от аромата пионов. – Так зачем ты заставил меня ощутить всё это? Зачем, Бен? Зачем ты это сделал? Почему, входя в мою жизнь, ты всегда пытаешься убежать? Я ведь могла в этот раз и не догнать тебя, Бен.
Кайло видел, что её огромные глаза полны слез. Она моргнула и одна слеза упала на его щеку.
- Рей.
- Я знаю, как меня зовут. Но я хочу знать, чего ты хотел. Чтобы твоя породистая сука пришла и рыдала у твоих ног? Хорошо, Бен, вот она я. Здесь. Перед тобой. Твоя. Слышишь, твоя? Хочешь – на день, хочешь навсегда. Хочешь – прогони, если эта победа больше не нужна. Как скажешь. Просто… просто никогда так больше не поступай с собой. Обещай мне, если ты любишь меня, никогда больше не вредить себе. Не загоняй нас в это ужасное отчаяние ещё раз.
Бен, превозмогая боль, погладил девушку по спутанным волосам своей бесчувственной рукой. Она была зла, разбита и напугана. Ему снова удалось это сделать, у него снова вышло её травмировать. Настолько, что она говорила вещи, в которые сама не верила. От страха, от облегчения. Она не могла быть его, потому что даже сейчас была слишком далеко.
- Нам нужно во всем разобраться, Рей.
- Да и сейчас, кажется, самое время, - девушка выпрямилась. Вытерла слезы. Улыбнулась. – Я слышала, что тебе сказал врач. Тебе нужен отпуск. Поехали вместе? Сбежим на пару дней от всех.
Бен уставился на неё так, словно это она ударилась головой.
Она что, не понимала, что от себя сбежать было невозможно?
Внезапно сообразил простую истину. Он никогда в своей жизни не был в отпуске. В юношестве отпуск был недоступной роскошью. Когда же он стал гонщиком, то объездил весь мир, но все межсезонье проводил в своем загородном доме в Мичигане, приезжая на тренировки каждый день. В команде его считали очень необычным гонщиком. Когда выключались камеры, он переставал улыбаться и из нагловатого чемпиона превращался в тихого, замкнутого человека, который чаще общался с механиками, чем с другими гонщиками. Его дополнительные тренировки никого не удивляли. А он же не мог сказать, что каждый раз, прилетая в Монте-Карло, не хотел задерживаться дольше положенного, потому что всегда думал, что не привез сюда Рей. Никуда не привез, куда обещал. Зачем ему были все эти красивые места на планете, когда не с кем было их разделить?
И вот Рей, сложив руки на коленях, говорила так просто, будто они были нормальными. Будто он был просто мужчиной. Не ублюдком. Не чудовищем. Зачем она продолжала это делать?
- И что будем делать? Спать на разных кроватях или я буду спать с тобой, и слушать, дрожишь ты или нет? Или будем резать вены друг другу?
- Вот чтобы больше не резать вены и не попадать в аварии, мы поедем в отпуск и попробуем разобраться. Бен, если по одиночке мы не можем жить, как нормальные люди, может есть смысл… хотя бы поговорить? Например, ты расскажешь, почему ты это сделал?
Она так сказала последнюю фразу, что мужчина сразу понял. Рей хочет поговорить не об аварии. Впервые вопрос, не заданный семь лет назад, прозвучал. Вопрос, которого он всегда боялся.
- Вот такой я ублюдок, - пожал плечами он. За все эти годы легко было убедить себя в этом. Что ты ничтожен. Что ты монстр. Что ты заслужил на все, что с тобой происходит. Смириться и поверить.
- Не такой, вот в этом и проблема. Это весьма удобно прятаться за подонком, но что-то здесь не так. Был бы ублюдком, не пытался бы искупить вину, а этот твой поступок… он похож на последнюю попытку исправить ошибку…У каждого монстра есть свой Виктор Франкенштейн за спиной, и я хочу знать, кто в ту ночь его создал. Кто нажал на кнопку.
- Никто не нажимал. Натура такая… знаешь, когда все хорошо - обязательно испортить. Не зря говорят, что бешенных щенков нужно топить, ещё пока они слепы, чтобы не укусили. Ты просто подпустила меня слишком близко. Вот тебя и покусали.
Рей нахмурилась. Эта фраза была такая… такая странная.
В палату вошла довольно раздраженная медсестра, которая очень вежливо сообщила Рей, что время для посещения закончено и больному нужно ввести снотворное. Девушка, едва не испепелив ту взглядом, кивнула.
Затем наклонилась и оставила быстрый поцелуй на губах Бена. Вышла.
Тот лежал, глядя в потолок. Провел рукой по щеке, стирая слезу Рей рукой, которая ничего не ощущала. Внезапно он понял, что принесла ему девушка. Не свою любовь. Не свою кровь. Она в эту палату принесла ему такое долгожданное прощение, когда, наконец, задала тот самый вопрос и сама над ним задумалась.
Проблема была лишь в том, что иногда прощения жертвы было недостаточно. Самым сложным было простить себя. А они этого не сделали. Ни он. Ни Рей, как выяснилось в картинной галерее. Они оба, каждый по отдельности, винили во всем самих себя. И чёртово время прощения не могло наступить в полной мере.