- Дважды мы были близки, - простонал он, - и оба раза я терял самообладание и вел себя как чудовище. На сей раз этого не повторится.
- Ты потерял самообладание? Мне казалось, что ты просто экспериментируешь.
Он с улыбкой поднял ее на руки.
- А я думал, что экспериментируешь ты. Я едва сдержался, чтобы не наброситься на тебя в холле. - Он нахмурился. - Тебя это смущает?
- Меня это восхищает, - прошептала она, прижимаясь к нему щекой. Можешь повторить. И можешь быть чудовищем.
Он положил ее на узкую кровать в голой, почти монашеской маленькой комнатке и тщательно разгладил ее сбившуюся юбку.
- Коктейль здорово ударил тебе в голову. Думаю, сегодня лучше воздержаться.
- Почему?
Выведенная столь жестоко из состояния предвкушения чувственного удовольствия, она ухватилась за его свитер, пытаясь удержать его около себя.
- Завтра ты еще подумаешь, что я все это специально подстроил. Лучше уж я подожду. - Но во взгляде его были только нетерпение и страсть, и он приспустил штору. - Хочу дать тебе время. Физическая близость для меня не так уж важна, как тебе кажется. Я хочу, чтобы ты была совершенно уверена в том, что именно этого ты хочешь.
- Я хочу тебя. - Глаза у нее увлажнились, и она яростно замигала. - Я так тебя хочу...
- Enamorada... te quiero, te quiero (Любимая... я люблю тебя, я люблю тебя (исп.), - подхватил он и больше не заставил себя уговаривать.
Она уже познала удовольствие манящее и удовольствие жгущее. На этот раз она познала удовольствие, которое не имеет границ и длится вечность. Вихрь чувств закружил ее и унес с собой ввысь, а она все повторяла и повторяла его имя.
Он целовал ее разгоряченное лицо, и наконец она стала постепенно приходить в себя. На смеси испанского и английского он говорил, как ее любит, как не может без нее жить, как никогда не позволит ей оставить его даже на минуту. Рай, настоящий рай. А она лежала и впитывала все это с сумасшедшей, пьяной радостью. Он принадлежит ей, только и безвозвратно ей, она вырвала его из зубов смерти... из рук этих алчных женщин, думала она снисходительно. Теперь она вне конкуренции, и ей дела нет до этих безликих орд.
- Утром поедем в Мадрид, - пробормотал он, не переставая целовать и прижимать ее к себе.
- В Мадрид?
- У нас там дом. - Он посмотрел ей в глаза, еще подернутые чувственной пеленой, и ей вдруг показалось, что он чем-то встревожен. - В Мадриде живет и работает Катарина. Я хочу, чтобы вы познакомились.
- А что, это так срочно?
- Катарина никогда не навязывается. - Он как будто читал ее мысли, и она тут же почувствовала себя вредной девчонкой, собакой на сене. - Дети могут остаться здесь и присоединятся к нам позже, если соскучатся.
- Если? - переспросила она.
- Наши дети вполне самостоятельны.
Это бесспорно.
- Сколько лет твоей кузине? - поинтересовалась она.
- Она на два года старше меня.
- Она разведена?
Он вздохнул.
- Лет десять назад она позволила Люсии запугать себя и вышла замуж за очень богатого американца. Она совсем не похожа на свою мать, и Люсия постоянно усложняет ей жизнь. Джерри тоже не способствовал утверждению ее личности. Он регулярно бил ее.
- О Боже, - ужаснулась Сара.
- В первые месяцы их совместной жизни его жестокость стоила ей ребенка - у нее был нервный припадок, - пояснил Рафаэль. - Но когда она поправилась, Люсия не позволила ей подать на развод. И дело было не только в религии, а и в деньгах Джерри. По брачному соглашению, подписанному Катариной до свадьбы, в случае развода она теряла все. Когда она мне об этом рассказала, я убедил ее бросить Джерри. И оказал необходимую для этого поддержку.
- Я очень рада. Слава Богу, что она тебя послушала. - Сара действительно была за нее рада. - Люсия тяжелый человек...
Они отправились в Мадрид на самолете компании. Сара чувствовала себя настолько счастливой, что ей даже стало страшно. У нее было такое ощущение, будто она сидит на волнорезе. Давно уже не позволяла она своим чувствам разгуливаться до такой степени.
- Мне следовало рассказать тебе о том, что я делала в Труро, - с печальной улыбкой сказала она. - У нас не должно быть секретов друг от Друга.
Ей показалось, что Рафаэль чувствует себя несколько не в своей тарелке. У нее вообще было такое ощущение, что он был как-то странно напряжен в течение всего полета, вместо того чтобы, удобно откинувшись на спинку кресла, спокойно отдыхать. Причем он всячески старался скрыть от нее это напряжение. Но ей не хотелось копаться в причинах.
Он вздохнул:
- Тебе нечего было мне объяснять. Во всем виноват был только я. Я не имел права с тобой так разговаривать. Я тебе чрезвычайно признателен за то, что ты мне все рассказала.
Она удивленно на него посмотрела.
- И ты действительно мне поверил?
- Ты никогда меня не обманывала, но я временами становлюсь очень упрямым. Такое случается, когда у меня появляется идея-фикс, - признал он с веселым блеском в светло-коричневых глазах. - К тому же я очень ревнив, а раньше мне никогда тебя не приходилось ревновать. Хуже мне от этого не стало. О Труро ты можешь рассказать мне сейчас.
Такое смирение вовсе на него не похоже, мелькнула у нее мысль. Что с ним происходит? Но тут она вспомнила, как он не любит самолеты, и ей стало стыдно. Боже, подумала она виновато, он все еще не освободился от этих глупых страхов, а как мужчине ему трудно открыто в этом признаться. Первый раз, когда они летели вместе, он притворился, что спит, и она ничего не заподозрила до тех пор, пока они не ступили на землю, - на нем лица не было. С тех пор он сильно изменился, и ей даже захотелось ему об этом сказать, но чувство такта не позволило ей, это сделать.
Чтобы хоть как-то отвлечь его, она стала нести всякую чушь, но он отвечал односложно, и в конце концов она тоже замолчала. В аэропорту их ждал автомобиль. Сара искоса взглянула на Рафаэля, сидевшего с каменным лицом, и глубоко вздохнула.
- Может, тебе это и неприятно, но мне кажется, что тебе будет легче, если ты выговоришься.
Между его черными бровями образовалась глубокая складка.
- Выговорюсь? О чем ты?
- О твоем страхе к самолетам, - мягко сказала она.