Но мало точно разместить взрывчатку, верно выбрать размер зарядов и правильно соединить провода — необходимо предусмотреть дублирующие системы и мины-ловушки на случай саботажа. Не прошло и часа с тех пор, а саперы начали работу, как на северном берегу собралась группа американских офицеров, которые пристально следили за каждым их движением. На голове одного из них — в чине подполковника — Гуахардо заметил зеленый берет. Появление офицера в зеленом берете полковник Гуахардо воспринял как наглый вызов. Он знал, что для предотвращения взрыва моста американцы наверняка привлекут отряд особого назначения, но все же не ожидал, что это будет выставлено напоказ. Однако американский подполковник даже не старался скрыть свое присутствие. Стоя на противоположном берегу реки в своем зеленом берете, он словно дразнил Альфредо: "Вот он я! Я не позволю вам взорвать мост, и точка".
Если у американца и было такое намерение, то Гуахардо с саперами не собирался легко сдаваться. Чтобы помешать противнику перерезать провода и тем самым предотвратить взрыв, была смонтирована дублирующая система взрыва двумя детонаторами — электрическим и неэлектрическим. Вдобавок, саперы установили множество мин-ловушек — одиночных и групповых, — замаскировав их так, что они казались частью общей подрывной системы. Гуахардо понимал, что американские отряды особого назначения знают свое дело и им, вероятнее всего, удастся предотвратить взрыв, но понимал он и другое: им это дорого обойдется.
Именно такую цель преследовала акция — заставить американцев заплатить. Тот же принцип лежал в основе всей стратегии мексиканцев. Ни у кого из членов Совета тринадцати не было никаких иллюзий относительно исхода первого столкновения между Соединенными Штатами и Мексикой. На этом этапе сухопутные, военно-воздушные и военно-морские силы США сумеют добиться перевеса на всех фронтах. Войска Гуахардо просто не смогут с ними тягаться, поскольку уступают и в технике, и в вооружении. И даже при наличии обещанной военной помощи никарагуанцев и кубинцев по количеству оружия армия США все равно оставит их далеко позади.
Но если поначалу американцы и добьются перевеса, это не значит, что они сумеют его сохранить. Пока министр иностранных дел полковник Барреда обивал пороги международных организаций, выражая свое праведное возмущение и требуя заставить американские войска покинуть Мексику, министр внутренних дел полковник Завала поднимал народ на великую патриотическую борьбу с агрессором. Имея под своим началом те вооруженные силы, которые уже были в его распоряжении — те, которые Барреда собрал в соседних латиноамериканских государствах, и те, которые Завала смог мобилизовать внутри страны — Гуахардо предстояло начать затяжную кампанию с одной-единственной целью: наполнить побольше фобов трупами американских солдат. Он знал, что, в конце концов, Америка устанет хоронить своих сыновей: Пусть многие из его людей тоже погибнут, они-то, по крайней мере, знают, за что сражаются. В стане же американцев уже начали звучать голоса, сомневающиеся в правильности этой войны и методах военачальников. Что ж, полковник подбросит им пищу для раздумий. Он знал, что споры разгорятся с новой силой, когда в каждый американский город — большой и малый, от Западного побережья до Восточного — начнут прибывать фобы, накрытые звездно-полосатыми флагами.
Хотя министр юстиции полковник Руис предупреждал, что Саддам Хусейн надеялся добиться такого же исхода в Кувейте и потерпел поражение, Гуахардо напомнил ему, что мексиканцы — не арабы. Вместо того, чтобы чертить линии на песке и бросать пустые уфозы, они будут биться не на жизнь, а на смерть, как это делали их деды.
— Наше дело правое, — заявил он своим товарищам по Совету тринадцати. — Мы защищаем свой дом и свою честь от нашествия северного колосса. И пока мы не смиримся с возможностью поражения, победить нас невозможно. Помните: нашему народу, как и нам с вами, нечего терять, кроме своей гордости. А ее у нас не сможет отнять ни самая современная ракета, ни самый большой танк. Только мы сами сможем втоптать ее в фязь. И я скорее умру, ведя людей в бой, чем допущу, чтобы это случилось.
Гуахардо не собирался произносить перед Советом столь мелодраматическую речь, и все же не жалел, что так получилось. Он не отказался бы ни от единого сказанного слова. В конце концов, мексиканцы — темпераментный народ, привыкший давать волю чувствам. Зато теперь его собратья знают, что он думает. Скоро об этом узнают и американцы. Если они решили прийти, то придут обязательно. Поначалу их встретят только опустевшие деревни, старики и старухи, да нищета. Поначалу американские средства массовой информации и военные горе- специалисты наверняка станут сравнивать вторжение в Северную Мексику с почти бескровной победой в Ираке. Альфредо приложил много усилий, чтобы на первых порах это именно так и выглядело. Его войска будут выжидать. Как африканские львы выслеживают свою жертву, так и его войска будут наблюдать за продвижением американцев. Пусть противник расслабится, и эйфория от легкого успеха достигнет апогея — тогда и появятся его солдаты, преследуя дичь, которая отбилась слишком далеко от стада.
Конечно, со временем американцы все равно возьмут свое, как делали это всегда. Они приходили и раньше, но каждый раз, насытившись Мексикой по горло, уходили восвояси. И на этот раз будет точно так же. Враг уйдет, а Мексика останется — и ее народ тоже. Так было, и так будет всегда.
Джордж Армстронг Кастер перед битвой при Литтл Биг Хорн (в передаче Джованни Мартини)
Аманда Льюис несколько мгновений тщетно шарила рукой по постели, пока, наконец, не убедилась, что Эда рядом нет. Затуманенный сном разум не смог разгадать тайну отсутствия мужа, и она, перевернувшись на другой бок, уже начала снова проваливаться в сон, коїда донесшийся снизу приглушенный голос привлек ее внимание. Открыв глаза — можно было подумать, что так она лучше расслышит, — Аманда напрягла слух. По тому, откуда доносился голос, и по тону разговора она поняла, что Эд говорит с кем-то по телефону, причем на повышенных тонах. Послушав еще минуту и не уловив в голосе мужа никаких изменений, она решила спуститься. Нужно его успокоить, хотя вряд ли из этого что-нибудь получится. Уж если Эд Льюис начал сражаться с ветряными мельницами, остановить его может только удар по голове или приступ гипертонии. И если она не в силах помешать первому, то можно хотя бы попытаться предотвратить второе. Накинув халат, Аманда бесшумно спустилась в кухню, чтобы сварить Эду кофе без кофеина. Несмотря на плотно прикрытую дверь в кабинет, и в коридоре, и в кухне все было прекрасно слышно. Не обращая внимания на грозный рык мужа, Аманда принялась сервировать кофейный поднос. К кабинету мужа она подошла как раз в тот момент, когда Эд швырнул трубку на рычаг. Аманда приникла к двери — тишина. Решив, что разговор с неизвестным собеседником закончен, она, осторожно держа поднос одной рукой, другой открыла дверь.
Как ни в чем не бывало войдя в кабинет, Аманда остановилась в поисках какой-нибудь не занятой стопками книг и папок поверхности, на которую можно было бы поставить поднос. Обнаружив, наконец, маленький столик, на котором лежала сравнительно небольшая стопка книг, она направилась к нему, перешагивая через предметы, валяющиеся на полу: портфель, разбросанные бумаги, ботинок Эда. Двигаясь по комнате, Аманда краем глаза наблюдала за мужем.
Он сидел за столом, глядя на телефон, и все еще не замечал ее присутствия. Машинально взяв чашку, он медленно поднес ее к губам и застыл, все еще глядя на телефон.
И это вовсе не свидетельствовало о его грубости или неблагодарности. Не было более любящего мужа и заботливого отца, чем Эд. После двадцати двух лет замужества Амацца жалела лишь об одном: что уступила его желанию выставить свою кандидатуру на выборах в Конгресс. Даже когда он участвовал в боевых действиях в Персидском заливе, она не испытывала столько беспокойства, как за последние пять лет его работы в Конгрессе. За эти годы человек, которого она любила, на ее глазах превращался в мрачного циника. И хотя сам Эд всячески отрицал, что изменился, Аманда считала, что ей виднее. Все это, вместе с растущей опасностью гипертонии, только усугубляемой частыми ночными бдениями, ірозило отнять у нее единственного человека, которого она любила и которому посвятила всю свою жизнь. Тихонько взяв свою чашку, Амацца села на стул у противоположной стены, предварительно переложив с него несколько папок, и, потягивая кофе, стала терпеливо ждать, когда конфессмен Лыоис очнется от своих раздумий.