Это ощущение сопровождалось уверенностью: если он, Чайлдресс, американец по крови, рождению и мировосприятию, то Делапос — мексиканец. Слепо повинуясь Аламану, который в его глазах стал настоящим мексиканским патриотом, Делапос забыл о том, что в высшей степени неразумно прибегать к услугам наемников в районе, ограниченном расположением двух противоборствующих армий. Холодная, беспощадная логика подсказывала американцу: как бы ни был обширен район боевых действий, как бы Ни были разбросаны силы противников, как бы ни были ловки и неуловимы отряды Аламана, и как бы ни была слаба мексиканская армия, все равно — вечного везения не бывает. Когда-нибудь удача откажет наемникам или, еще того хуже, они перестанут быть нужными своему нанимателю. Рэндел знал, что Аламану не составит никакого труда устроить так, чтобы сведения о расположении базовых лагерей попали в руки ЦРУ или мексиканской разведки. После этого для уничтожения наемных отрядов в ход пойдет все — от мощных бомбардировщиков до частей особого назначения, и Хозяин чужими руками избавится от необходимости платить своим верным слугам.
И все же, несмотря на все эти соображения, Чайлдресс решил остаться на службе у эль Дуэньо. Он знал, что столь рискованное предприятие заставит Аламана раскошелиться. Не потребуется большого труда, чтобы через Делапоса убедить его платить вперед. Таким образом, американец видел возможность, рискнув в последний раз, выполнить задание, которое в случае успешного исхода позволит ему оставить эту опасную профессию и вернуться на родину, в любимые Зеленые горы. Правда, он не мог окончательно отделаться от мысли, что строит свое будущее на трупах соотечественников, но умел сдерживать подобные чувства. Чем он, в конце концов, хуже политиков из Вашингтона? Ведь они, в угоду своей карьере, снова послали американских солдат на войну, которая, по всем меркам, не только безнравственна и несправедлива, но и наверняка закончится для Соединенных Штатов весьма бесславно.
Вертолеты-разведчики скрылись из вида, и снова наступила тишина. Американцы опять их не заметили... Это и удивило, и насторожило Гуахардо. Он отлично знал, что маскировка и позиция его людей настолько же плохи, насколько хороши оптические приборы и датчики, установленные на разведывательных вертолетах. И дело было вовсе не в нерадивости или недисциплинированности солдат и командиров. Напротив, и настрой, и боевой дух в мексиканской армии оказались исключительно высоки, и порой доходили до экзальтации. И хотя за всем этим чаще всего скрывалась нервозность, Альфредо был уверен, что солдаты, которых он отобрал для действий в тылу противника, полны решимости сделать все от них зависящее. Не их вина, что не все получается так, как хотелось бы: ведь их подготовка оставляет желать лучшего, да и боевого опыта у них почти нет.
В какой-то степени полковник винил самого себя, поскольку ожидающий в засаде взвод моторизованной разведки принадлежал тому военному округу, который он сам возглавлял до июньского переворота. В его обязанности как командующего входили обучение и подготовка солдат к реальным боевым действиям. Неудивительно, что теперь, когда вот-вот грянет первый для них бой, он ощущает тревогу, подмечает одни лишь недостатки и рисует наихудший исход. И хотя в мирное время, обучая личный состав, он предупреждал их', что на войне идеальных операций не бывает, это не уменьшало его опасений, ибо он знал: ошибки стоят человеческих жизней и проигранных сражений.
Тем не менее, он уже ничем не мог помочь своим солдатам. Как главнокомандующий, Гуахардо подготовил все, что мог: выработал свою стратегию, добился у Совета ее одобрения, сформулировал все приказы для проведения ее в жизнь и сделал все необходимое для того, чтобы его подчиненные эти приказы выполнили. Теперь ему оставалось одно: наблюдать за осуществлением своих планов. Полковник начинал понимать, что самое трудное для главнокомандующего — это доверить свое детище младшим командирам и вверенным им подразделениям.
И все-таки, должна же остаться для него какая-то возможность влиять на ход сражения! В прошлом этот вопрос часто не давал Альфредо покоя. Он годами изучал опыт других командующих — как мексиканских, так и иностранных: их помощь словом и делом своим подчиненным, ту лепту, которую они вкладывали в развитие боевых действий. Гуахардо уже давно отказался от практики, принятой у его предшественников — офицеров мексиканской армии, — поскольку считал их поступки слишком эгоцентричными. Пусть некоторые подвиги его предков и способствовали взлету боевого духа, солдатам, тем не менее, они не могли дать конкретного ответа на вопрос, как добиться победы. Так, например, история о молодом кадете, который в битве при Чапультепеке 13 сентября 1847 года бросился в смертельную схватку, завернувшись в знамя, превратилась в красивую легенду, однако едва ли могла подсказать командиру решение при ведении современного боя.
Сначала Альфредо надеялся получить ответ, изучая американские методы руководства, однако очень скоро понял, что в армии США командиры делают слишком большую ставку на современное вооружение, которого — он это прекрасно осознавал — у мексиканской армии никогда не будет. Кроме того, к своему удивлению, полковник обнаружил, что американские офицеры гоже страдают изрядным эгоцентризмом и принимают решения, исходя из соображений внутренней и международной политики, столь же часто, как их мексиканские коллеги, хотя на словах это отрицают. И, наконец, на всю военную машину Соединенных Штатов-оказывает большое влияние американский национальный характер. И специальные журналы, и военная наука возносят на щит принцип централизованного планирования и децентрализованного исполнения, который подразумевает, что подчиненные на местах обладают полной самостоятельностью в выполнении полученых заданий. Однако на практике развитая система связи дает возможность наиболее высокопоставленным командирам — то есть тем, чья карьера целиком зависит от успеха или неудачи подчиненных, вмешиваться в ход операций, которые их не касаются. Гуахардо понял, что амери-