Как ни странно, но для Новгорода обе стороны скандинавского мира оказывались приемлемы. Стоя вдали от моря и даже от Ладожского озера, выход из которого надежно запирала Ладога, ильменские грады могли не бояться викингских набегов. В самом худшем случае от них страдали западные, чудские земли, с которых многие заморские конунги пытались брать дань в свою пользу. Пиратские вожаки в итоге становились из угрозы полезным подспорьем. Именно они селились в Ладоге – безопасном, удаленном от всех врагов оплоте. Именно они нанимались на службу к новгородским князьям, обеспечивая град дополнительной и весьма умелой военной силой. Именно вчерашние викинги, которых никто не ждал по ту сторону моря, искали вместе с новгородцами новых мест поселения на востоке. Наконец, именно из числа знатных скандинавских изгоев, «морских конунгов» можно было избрать в случае необходимости по договору-«ряду» независимого от местных родовых распрей военного вождя для защиты словенских земель, в том числе и от себе подобных. Впрочем, в этом последнем нужда давно отпала. Разноплеменные ладожские дружины сами отправлялись в набеги на Балтику, обогащая грады по Волхову богатой добычей. Ближайшим же и наиболее опасным в прошлом варягам – шведам – «ради мира» платили ежегодный откуп в триста гривен. Невеликая цена за мир, хотя и десятинная добавка к собираемой с Новгородской земли урочной дани.
Об обоюдной же выгоде от торговли с мирными норманнами нечего и говорить. Новгород стал для них воротами (пусть не единственными) к богатствам южных земель, Византии и мусульманского Востока. Новгород обогащался сам и обогащал приезжавших купцов. Немалая часть добычи от скандинавских военных и торговых предприятий оседала именно здесь. Так что словене отнюдь не только тратились на скандинавских наемников. Для Скандинавии же почетное прозвище «Хольмгардсфари» – «Ездок в Хольмгард» постепенно становится синонимом торговой удачи и богатства. Как раз около описываемого времени известен один такой «Хольмгардсфари» – норвежец Хравн, скупавший товары в скандинавских землях до самых Фарерских островов и «постоянно» возивший их в Новгород. Среди товаров, которые привозил Хравн в Новгород, были и рабы – немалая ценность по всей языческой Европе. Известен по имени один Хравн, но был он, конечно, не одинок.
Так трудами своих жителей и привлеченных соседей креп и богател будущий Великий Новгород. Пусть Полоцк Рогволода пока оставался торговой столицей Севера – он обгонял ненамного, и достойный соперник, что называется, дышал в спину. Все это происходило на глазах молодого Владимира. Но о его собственной причастности к рождающемуся процветанию мы можем только догадываться. Летописное повествование следует за подлинными и легендарными подвигами великого князя Святослава на Балканах, затем за судьбами братьев-наследников. О Владимире рассказ начинается только накануне решающей для него схватки за киевский престол. Но можно быть уверенным, что князь, направляемый изощренным умом своего воспитателя, немало трудов вложил в строящийся Новгород. Не этому ли обязан Добрыня прочной и доброй памятью о себе в северных былинах? Может быть, и не только этому – но этому не в последнюю очередь.
Здесь коренится и одно из объяснений того, почему Владимир вырос довольно не похожим на своих предков. Наставляемый Ольгой, он с самого начала получил воспитание не чисто воинское. Добрыня, конечно, надеялся на лучшее – но готовить «робичича» к стезе предводителя ратей казалось делом не слишком благодарным, а то и подозрительным. Владимир, подобно отцу, любил и ценил дружину, умел и сражаться сам, и водить войско. Однако полководцем и воином был, насколько можно судить, не столь яростно-великим, как Святослав или легендарный Олег. В отличие же от своего деда Игоря Владимир и не пытался выдать себя за такового. От славы он, разумеется, не бежал. Но мирное, строительное новгородское княжение научило молодого князя ценить мир. «Подражая житию» Ольги, которую признавал «мудрейшей из людей», Владимир рано осознал, что выстраивание государства – не меньшая, а то и большая заслуга, чем ратные победы. И именно этому достойному делу посвятил князь всю дальнейшую жизнь, как бы не менялись притом его убеждения и нрав. Уже в ту пору князь прославился справедливостью, щедростью и добротой к подданным, заботясь в первую очередь об их благосостоянии. Спустя три четверти века митрополит Иларион скажет о главном достоинстве Владимире еще в языческие годы: «Землю свою пас по правде». Помимо же того, мужающий князь блистал «крепостью и силой», «мужеством и разумом».