В подробных описаниях приема княгини Ольги Константин ни разу не упомянул о ее крещении в столице. Это дало повод некоторым историкам, в частности митрополиту Макарию (Булгакову) [II, 8, с. 247, 250], а также акад. Б. А. Рыбакову [II, 12, с. 370] полагать, что Ольга крестилась в Киеве и в Византию приехала уже христианкой. Митрополит Макарий сделал предположение о ее вторичном крещении в империи ради «престижности». Известны случаи, когда варяги-авантюристы по нескольку раз принимали крещение, чтобы получить богатые подарки и почести. Но допустить, что к подобному трюку могла прибегнуть княгиня Ольга, невозможно. Кроме того, как уже отмечалось, о ее крещении в Константинополе свидетельствуют достаточно авторитетные хронисты. Поэтому подавляющее большинство ученых (и среди них С. М. Соловьев, А. А. Шахматов, Д. С. Лихачев и др.) убедительно подтверждают факт крещения Ольги в Царь- граде [II, 14, с. 269]23.
В трактате «О придворных церемониях» русская княгиня везде названа только языческим именем Эльга. Но вряд ли это может служить доводом в пользу предположений о том, что она крестилась не в Константинополе. Во время приемов она могла быть еще не крещенной, и автору трактата важно было показать, как принималась язычница - глава языческого государства. Нужно учитывать характер и цель трактата «О придворных церемониях». Константин приводил примеры того, как должно принимать гостей разных «рангов». О приемах русской княгини сообщается в ряду других церемоний, следовательно, это вовсе не описание истории ее пребывания в Византии. Константин не только «мог не упомянуть» о крещении Ольги, но даже нарочито не упоминал ни о чем ином, кроме «придворных церемоний». Этим церемониям придавалось чрезвычайное значение, важны были мельчайшие детали, так как ими определялся ранг иностранных государств и их послов, характер отношений их с империей и т. п. Все это было, по меткому выражению Г. Островского, «своеобразной византийской политической религией» [II, 14, с. 276]. Константин подробно описывает, когда, сколько, на каком блюде было поднесено золотых монет самой Ольге и каждому члену ее посольства. Как теперь доказано, это были не подарки, а обусловленная договорами с Русью выплата посольского содержания. Среди свиты русской княгини Константин упоминает некоего «пресвитера Григория». Сторонники точки зрения митрополита Макария хотят видеть в нем духовника уже крещенной в Киеве Ольги. Но оказывается, что посольское жалованье этого пресвитера меньше всех. Если бы он был священником из Руси - духовником великой княгини, то такой жест византийского двора явился бы просто оскорблением и ему, и княгине, и русскому христианству. Поэтому правы те, кто считает этого пресвитера византийцем, находившимся в посольстве Ольги в качестве «гида» по святым местам столицы и катехизатора. Всесторонний анализ описаний Константина Багрянородного позволил убедительно доказать, что для высокой русской гостьи были не только соблюдены дипломатические стереотипы приемов, но сделаны и особые отступления от них, подчеркнувшие высокую честь, оказанную русской княгине. Так, вопреки обычным правилам двора, Ольга принималась не вместе с послами из других государств, а отдельно от них, разделяла трапезу с императорской семьей и т. д. В то же время императору удалось отразить в церемониалах приема и то «расстояние», которое отделяло русскую княгиню от повелителя Византии. Ольга больше месяца жила на корабле в гавани Константинополя, прежде чем состоялся первый прием во дворце, 9 сентября: шли долгие утомительные переговоры о том, как, с какими церемониями должна быть принята русская княгиня. При этом все говорит о том, что большое значение церемониалу придавала прежде всего сама Ольга, получившая, конечно, еще в Киеве от бывалых русских послов подробную консультацию о значении деталей дипломатической придворной символики. «Политический поединок», по выражению акад. Б. А. Рыбакова, начался между Ольгой и Константином Багрянородным еще до личной встречи, в гавани Суда. Ольга добивалась признания высокой престижности Русского государства и своей лично как правительницы его.
В свете этого, по нашему мнению, становятся понятными первые же слова императора, обращенные к ней при первой личной встрече: «Достойна ты царствовать в столице нашей!» Высокопарный комплимент, в котором, однако, заключено действительное признание императором мудрости, упорства, терпения и благородства русской княгини!.. Версия летописца о том, что это было завуалированное брачное предложение, на первый взгляд и вправду отзывается чем-то былинно-сказочным. Но «сказка - ложь, да в ней - намек!» Намек на то, что тут сразу началась какая-то хитрая игра. Комплимент Константина, на наш взгляд, может быть расшифрован так: «Я думал, что имею дело с грубой варваркой, а ты доказала, что воистину достойна высших царских почестей, достойна была бы быть и царицей». Ольга подхватывает игру. Ее ответ может означать: «Чтобы стать царицей, нужно быть христианкой, а я язычница». Константину того и нужно! «Тогда почему бы тебе не креститься?» - вот естественная логика дальнейшего разговора с его стороны. Ольга хорошо понимает, что император очень заинтересован в ее крещении, и пользуясь этим, внезапно предлагает: «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, - иначе не крещусь». «Ультиматум», от которого императору не увернуться!.. Вынужденный крестить Ольгу и назвать ее крестной дочерью, император тем самым вынужден наименовать правительницу Руси «дочерью» и в титулатурном смысле!..