В свете открытий современных отечественных ученых можно попытаться реконструировать, со всеми оговорками, происхождение и утверждение имени Русь как названия государства в IX - ХП веках следующим образом. Русская государственность эпохи династии Киевичей (VI - IX века) не имела определенного названия, что вполне возможно на ранних этапах государственности. Сначала племя русь возглавило племенной союз полян. Затем к этому союзу примкнули северяне. Но те и другие продолжали называть себя своими племенными именами. Мы видели, что уже в ХП веке в Киеве жили люди, помнившие о том, что они поляне. Устойчивость этой традиции очень сильна. При этом могло широко употребляться и общее самоназвание - славяне. Но когда требовалось как-то отличить полянско-северянское объединение от других славянских земель, обозначить его как «землю» в целом, то неизбежно должны были пользоваться понятием «Русская земля» по главенствующему положению Руси. Отсюда может быть понятным, почему и окрестные славянские пределы (будущие новгородские, ростовские, смоленские) привыкли с VI - VII веков обозначать полянско-северянскую территорию Русской землей в узком смысле, а район к югу от Киева до Роси - землю собственно русского племени - Русской землей в самом узком смысле. Но для полян и северян в древности, когда еще очень крепко сохранялись племенные этнические единства, общее для их земель название «Русская» должно было долго оставаться «официальным». Они называли себя по-прежнему полянами, северянами.
Олег со своими варягами, захватив власть в Киеве, то есть став на место князей русских, мог преодолеть неопределенность названия захваченного им княжества, окончательно утвердив за ним название Русской земли, Руси, а за собой «титул» князя русского, князя Руси. Распространение затем названия княжества на присоединяемые к нему земли, вплоть до Новгорода, могло породить в отдаленных от Киева местах свое представление относительно происхождения племени «русь». Так что среди новгородцев действительно могло возникнуть мнение, что «от варягов прозвались русью».
2 В сочинении Б. А. Рыбакова, как и во многих его трудах по древней истории Руси, отмечены заслуги всех русских и советских ученых в этой области, приводится обширная библиография вопроса, почему мы и полагаем излишним повторять эти данные.
3 Преподобный Нестор, как это всеми замечено, особенно симпатизирует полянам, возможно, потому, что сам происходил из них. Так, из всего пестрого населения Киева, каковым оно было в его время - в конце XI - начале XII века, он упоминает только полян, подчеркивая, что они и по сей день живут в этом городе, а сам Нестор, согласно преданию, уроженец Киева. Вряд ли случайно Нестор умалчивает о том, каковы были погребальные обычаи полян в языческой древности. Тогда мы можем предположить у него такую же «фигуру умолчания» относительно добрых качеств соседних племен, ибо не бывает абсолютно и поголовно злых и безнравственных народов. Впрочем, наш летописец и не имел целью давать всеобъемлющее описание и исчерпывающие характеристики, он отмечал лишь самое характерное. В таком случае его свидетельство о нравах славянских племен следует понимать в том смысле, что в наибольшей чистоте и цельности добрые нравы содержались у полян, тогда как в соседних племенах они были в значительной мере нарушены.
4 С. М. Соловьев не отрицает попытки принесения в жертву людей в 983 году, но сомневается в достоверности записи под 980 годом о человеческих жертвоприношениях на том основании, что в ней повторены слова речи «философа» князю Владимиру об «осквернении земли кровью». Повтор действительно есть. Но слова летописца - «осквернена была Русская земля и холм тот» слишком ответственны, чтобы мы имели право их отбросить. Однако если все-таки эти слова окажутся ошибкой или позднейшей вставкой, то это подтвердит наш вывод о чуждости для Руси человеческих жертв. Может оказаться, что их вообще не было, так как Феодора и Иоанна не принесли в жертву, а просто убили. Тогда можно говорить только о попытке ввести человеческие жертвоприношения (см.: С. М. Соловьев. История России. Т. 1, с. 297).