Сам, чай, видишь - при последнем грозовом разряде мне штанину опалило молниями сзади!
Наградных имею мало, снизили оплату, не могу себе позволить маслица к салату.
Мясо - только в праздник вижу, воду пью простую, еле-еле скрасил браком долю холостую.
Лишь уроками в бюджете дыры я латаю: я по физике студентам лекции читаю.
Коль меня бы не жалели местные молодки, мне спиртным и раз в неделю не мочить бы глотки.
Для бесплатной работенки поищи другого! А на чашку шоколаду с... я, право слово.
Князь не князь, гульба иль будни для меня едины. Нет же, нет! Не будет грому! Хватит дармовщины!"
Рот разинул полицейский, вроде карпа в сите: "Вы опомнились бы, боже! что вы говорите!
Я, как вы, простой наемник: знай свой сук, сорока! Коль узнает князь ответ ваш, будет вам морока..."
Распалясь, Перун под лавку запустил десницу и свою, в острастку гостю, вынул громовницу!
Тут, как заяц на охоте, дал служака тягу, и едва домчали ноги до дворца беднягу.
"Вам я, милостивый княже, доложу покорно, что Перуновы мне речи повторять зазорно:
грому не дал он: сулил мне, словно псу, побои; выливал на самодержца ведрами помои;
с вами чашку шоколаду пить не пожелал он, а на службу государю извините! - с... он.
Задом к вашим именинам он - простите! - сядет, а на то, что вы - владыка, он - простите! - гадит..."
Как услышал князь Владимир, что грубят открыто, стал плевать и чертыхаться, а за ним и свита.
Четверых он полицейских шлет в обитель божью: "Привести Перуна-бога к нашему подножью!"
Но вдогонку им он машет, их вернуть он хочет: "Гей! Отставимте до завтра! Нас дождем не мочит!
Все я мысли посвящаю нынче юбилею: расквитаться с грубияном завтра я успею.
А не хочет выдать грому мы просить не станем. Пушки есть, а если надо, пороху достанем!"
Шлет приказ он с адъютантом, бравым канониром: чтоб палить при каждом тосте боевым мортирам!
Ели, пили, пировали, туш не молкнул громкий, на штанах у всех министров лопались тесемки.
Ели мясо, пили вина из сосудов ценных; на пол пуговицы градом падали с военных.
Гости, пляшучи, в подметках протирали дыры, бим-бам-бум! - пальбе бутылок вторили мортиры.
Кто там был, напился в стельку вот как славно пили! По домам их штабелями слуги развозили.
Песнь вторая Хозяйство
Под высокою горою низкая бывает. Кто оркестров не имеетна губах играет.
И пока гудел, как улей, княжий двор, пируя, бог Перун до поздней ночи клял судьбу лихую:
"Кто хлебнуть желает горя лезьте в шкуру божью, восхваленье службы этой пахнет явной ложью.
На заре возись с росою, облака раздвинешь, месячишко в хлев загонишь, в солнце дров подкинешь;
спрячешь в куль ночную нечисть духов и чертяток; "цып-цып-цып!" - домой покличешь звездочек-цыпляток.
Каждой пташке, каждой твари, будь то слон иль мошка, должен бог чуть свет насыпать снеди из лукошка.
А едва проснутся люди полное мученье! У меня от них нередко головокруженье...
Если вечно муху в ухе вам терпеть пришлось бы, вы бы знали, что такое человечьи просьбы!
Все ко мне! А сколько жадных, сколько ненасытных! Ошалеешь - не запомнишь разных челобитных...
Тот хворает, та бесплодна, тот опух с мякины, те хотят, чтоб поломал я ткацкие машины;
тот желает, чтоб хранил я луг ему и поле, тот велит, чтоб оказал я помощь при отеле;
для того, кто лен посеял, нужен дождик частый; а для тех, кто сено коситчтобы день был ясный.
Этим жарко, те озябли, просят что попало! Те - чтоб жито дешевело, те - чтоб дорожало,
В том, что старых баб я создал, каюсь непрестанно. Как бы вас не истребил я, поздно или рано!
Разрази вас громом, право, дьяволовы дети! Хуже козочка доится значит, бог в ответе...
Чуть б хозяйстве неполадки прибегают к небу, словно бог любой старухе отдан на потребу.
Там подмокло, там пожухло, там рассохлась бочка, там испортили здоровье ты лечи, и точка;
тот мне голову морочит хочет свадьбу справить, а другого я обязан от жены избавить;
тот, чтоб выиграть в рулетку, мне подарки носит, тот, чтоб выручить страховку, в ночь пожара просит.
Ах вы шельмы! Если б не был я подобным быдлом, вас, как порченую сливу, сделал бы повидлом!"
"Галицийским"* нос заправив, бог чихнул, как пушка. На земле грозу и ливень вызвала понюшка.
Право, Вашек!** в роли бога взвоешь поневоле: ведь в сравненье с этим Бриксен пустяки, не боле!
В поздний час, как мир несносный спать решил улечься, захотел Перун усталый куревом развлечься...
Взял он тумбеки ширазской***, но не тут-то было Перуниха гневной речью мужа угостила:
"Все слыхала я за дверью, знаю слово в слово речь, которой ты сегодня встретил станового.
С князем ссориться опасно, я всегда твердила... Ты забыл в своем буянстве, что такое сила.
Все выбалтывая мысли, ты не знаешь меры и врагов себе заводишь, не щадя карьеры".
Где жена пилить готова по любой причине, ах, там тяжко в равной мере богу и мужчине!
Ой, Перунушка болезный, жаль тебя, злосчастный! Завтра будешь приглашен ты на допрос пристрастный.
Ой, Перун, о чем ты думал, братец горемычный, своего владыку кроя бранью неприличной?
Ой, Перун, несчастный боже, что с тобою стало! Прочь беги!- Засудят власти, и пиши пропало!
Песнь третья Военный суд*
Боже, стань я полицейским, вмиг забыл бы горе и, схватив кого угодно, запер бы в каморе.
Каждый должен с полицейским обращаться кротко, а иначе - для острастки сядет за решетку.
Чтите, хлопцы, полицейских! Ладьте с долей жалкой! Власть портным метлою платит, подмастерьям - палкой...
Сказ мой скорби полон, люди, мудрости житейской: сам господь - и тот боится власти полицейской!
Вот он в путах, под конвоем: опишу ль картину! Двое под руки волочат, третий тычет в спину...
"Что ж, пойду я! Но задами вы меня ведите. Перед всем честным народом бога не срамите!"
А меж тем во рву, за тыном, Перунова женка замывала рубашонку сына Перунёнка.
Муженька увидя в путах, взвыла Перуниха, стала потчевать конвойных мокрой тряпкой лихо.
Но Перун, смирившись с долей, произнес, злосчастный: "В ножны меч упрячь, хозяйка, видно, пробил час мой..."
А пока конвой с Перуншей лается у клуни, при дворе законоведы спорят о Перуне.
Уж Перун кутузку храпом огласил басистым, а параграф подходящий не найти юристам.
Ибо кто бы мог предвидеть, что такое будет: по приказу государя громовержца судят!