– Что здесь происходит? – нервно вскрикнул музыкальный обозреватель, заливаясь пунцовой краской. – Зачем меня разбудили?
– Извините, господин Лиркин, проводится дознание.
– А что случилось? Что произошло? – Лиркин нервно озирался. – Я ни при чем. Я ни в чем не виноват. А что с господином Эдмундом?
Увидев бледного, распростертого на банкетке Либида, он выкатил в ужасе глаза и прижал обе руки к груди.
– Кто-то из присутствующих засунул иглу в апельсин, и Эдмунд подавился, – пискнула Ася.
– Он… он… жив? – прошелестел Лиркин.
– Не бойтесь, господин Лиркин, – вкрадчиво сказал Тернов, – мы вас ни в чем не обвиняем. Мы просто выясняем. У вас были причины мстить потерпевшему?
– У меня? Причины? – В голосе разбуженного клокотала ярость, сотрудники знали эти мгновенные перепады страстей и старались Лиркина не трогать. – Да мне такие хлыщи и даром не нужны. За что мстить этому выродку? – Он остановился и подозрительно прищурился. – А! – воздел он руки к потолку. – Вы думаете, что я воткнул иглу в его треклятый апельсин! Будете меня обыскивать?
Он вывернул карманы и начал расстегивать брюки.
– Уймитесь, господин Лиркин, уймитесь, все-таки здесь дамы, – пробубнил хмуро Платонов и повернулся к дознавателю. – Я переводчик, работаю во «Флирте» не один год. Всех знаю как свои пять пальцев. Никто из присутствующих на такую гнусность не способен. Клянусь всем святым.
– А я в этом не уверен, – Лиркин чуть сбавил обороты, – как что, так сразу на евреев всех собак вешают. Все вы здесь антисемиты паршивые.
– Леонид, Леонид, – высунулась из-за плеча подруги Ася, – как вы можете такое говорить?
– Прекратите свару! – пророкотал Фалалей. – Коллеги чуток перебрали, Павел Мироныч, не обращайте внимания.
– Здесь есть те, кто давно желал отомстить поганому Эдмунду, – не унимался рыжий. Тернов поморщился.
– На кого вы намекаете, господин Лиркин?
– А вон на него и намекаю, – музыкальный обозреватель ткнул пальцем на съежившегося стажера. – Он самый первый кандидат на каторгу.
Тернов с минуту разглядывал рослого юного красавца.
– Как ваше имя?
– Самсон Васильевич Шалопаев. Вольнослушатель университета. Вчера прибыл в столицу.
Тернов смолк. Из полицейских сводок он знал о гибели извозчика Якова Чиндяйкина возле Николаевского вокзала. Среди свидетелей проходили супруги Горбатовы, их воспитанница Ксения и некто Шалопаев, кажется, дорожный попутчик супруги статского советника. Дама предполагала, что в пути молодого человека подчистую обыграл шулер.
– Так это вы ехали вчера в одном купе с госпожой Горбатовой?
Тернов многозначительно понизил голос и нахмурился. Было бы странно, если бы дама, еще весьма привлекательная, не запомнила такого попутчика: высок, строен, ладен, красив… Да и одет по последней моде.
Самсон молча кивнул.
– У нас есть сведения, что вас обыграл в дороге шулер, – мягко и недоверчиво сказал Тернов, – но теперь вижу, что это неправда.
– Именно так оно и было! – вновь вылез неугомонный Лиркин. – Я сам слышал, этот подозрительный юнец рассказывал нашему Фалалею, что проигрался в вагоне. И надул его гнусный Эдмунд. Вот так-то! Чуете, откуда ветер дует?
– Не чую пока что, – осадил его Тернов.
– Он-то вместе с Фалалеем и забавлялся апельсинчиком, умышленно закатил за бутылку. Поверьте, этот щенок и засунул незаметно иголку в апельсин.
– Побойтесь Бога, – возмутился Фалалей Черепанов, – Самсон и в руки не брал этот фрукт.
– Тогда по его наущению иголку засунули вы! – выкрикнул Лиркин. – А потом быстро ушли в бильярдную. Беседовали якобы, а сами притворялись, ловили подходящий момент.
– Господин Шалопаев, – Тернов, уставший от бессмысленных доводов и предположений, перебил музыкального рецензента, – вы верующий или атеист?
– Крещен в православие, – тихо признался вконец деморализованный Самсон. – Храм посещаю.
– Тогда поклянитесь на Евангелии, что не причиняли вреда господину Либиду.
Тернов достал из кармана маленький томик с серебряным крестом на обложке и положил на стол. Изумленные журналисты притихли.
Самсон механически положил ладонь на крест.
– Клянусь, не злоумышлял против Эдмунда.
– Все. Очень хорошо, очень. – Тернов быстро сунул Евангелие в карман, весьма довольный собой: работал самостоятельно он недолго, и не успел еще придумать своих фирменных методов, однако иногда подсовывал свидетелям Евангелие, и если человек не был прожженным негодяем, он терялся и не мог солгать перед лицом священной книги. А в Крещенье, как сегодня, особенно. – Остается выяснить еще одно обстоятельство.
Он подозвал метрдотеля.
– Скажите, любезный, нет ли в вашем заведении обыкновения подкрашивать апельсины? Вводить через кожуру шприцом анилин для цвета? Или сахарин для вкуса?
– Ваше высокоблагородие, – метрдотель вспыхнул, – у нас заведение высшего разряда. У нас шприцы только кулинарные. С толстыми иголками, чтобы крем выдавливать. Обыщите кухню, допросите официантов. У нас вся обслуга из татар, мусульмане, вина в рот не берут, народ трезвый, внимательный.
– Ну до обысков дело не дойдет, милейший, – успокоил его Тернов, – у меня нет причин не верить вашим словам. По полицейским сводкам за прошлый год ваше заведение вне подозрений.
– А кто ваш поставщик? – подал голос помощник дознавателя Лапочкин.
– Апельсины у Елисеева берем, там без обману.
Тернов замялся… Он вспомнил свежее телеграфное сообщение о курьезном случае, грозившем неприятностями градоначальнику: возле Дворянского собрания едва ли не на голову извозчика свалился чан с замерзшей краской. Нашли время красить трубы да оставлять чаны на обледенелой крыше! Испуганная лошадь сбросила извозчика и умчалась с седоками. Помятый извозчик, которому вернули лошадь и сани, назвал даму: госпожу Май, с ней был и молодой спутник.
– Сударь, – Тернов повернулся к Самсону, – вы посещали сегодня Дворянское собрание?
– Да, был на выступлении Айседоры Дункан. – Юноша покраснел.
Тернов заложил руки за спину, расхаживая вокруг разоренного стола. Он думал. Наконец остановился.
– Вообще-то, – он важно обвел взором оставшихся свидетелей, – если здесь и есть злой умысел, то принадлежит он тому, на кого не падает никаких подозрений – таков закон криминалистики. Но в данном случае я не буду пытать расспросами господина Черепанова… А задам два вопроса вам, Самсон Васильевич. Мне не нравится, что вчерашнее покушение на Якова Чиндяйкина произошло рядом с вами. Мне не нравится, что сегодня чан с крыши театра упал тоже рядом с вами. Поэтому подумайте – не является ли несчастный случай с господином Либидом именно случаем? И не был ли апельсин с иголками предназначен для вас?
Глава 6
В понедельник, часам к двум, в сотрудницкую журнала «Флирт» стянулись его ведущие труженики пера, участники вчерашнего банкета.
Ольга Леонардовна Май, облаченная в строгий английский костюм с приталенным пиджаком и бархатными лацканами, в белоснежную блузу с высоким крахмальным воротничком, стянутым в тон костюму шелковым галстуком, темно-синим, в мелкую искристую крапинку, восседала за самым большим столом. Ее густые черные волосы были собраны на макушке в тугой узел, отчего черты выразительного, не тронутого румянами лица казались еще резче.
Слева от владычицы и королевы «Флирта», с краешку стола, притулился заместитель и правая рука Антон Викторович Треклесов. Он держал наготове карандаш, и всякий раз, как склонялся над блокнотом, чтобы зафиксировать очередную директиву или замечание, под тяжестью его внушительного веса венский стул отвратительно скрипел.
У проема дверей смежной комнаты, на банкетке с потертым коленкоровым верхом, расположились Ася и Аля: блеклые, настороженные барышни в одинаковых суконных юбках и темных фланелевых блузах – одна в лиловой, другая в черной. У входа, чтобы держать под наблюдением и коридор, и сотрудницкую, терся Данила: на время редакционного собрания двери для посетителей запирались, но конторщик прекрасно знал привычку некоторых сотрудников выскальзывать среди совещания из комнаты и наведываться в буфетную.