– Мы вам признательны, но у нас на счету каждая минута! Распорядитесь доставить больного в медицинской карете по известному мне адресу! Обязуюсь его сопровождать!
– Это, пожалуй, возможно. – Городовой осторожно заглянул в карету. – Ваше благородие, тут пострадавшие.
Из кареты вылез мужчина в круглой каракулевой шапке, в черной шинели чиновничьего типа с каракулевым воротником, с серебряными пуговицами и маленьким эмалированным крестиком в петлице. Вид форменных шинелей действовал на Самсона умиротворяюще. Он не боялся даже кучера кареты, в шапке пирожком и поддевке с высокой талией.
Доктор, узнав, что имеет дело с журналистами, вызвался довезти пострадавшего до места назначения.
Всю дорогу Черепанов твердил врачу, осмотревшему и опросившему Самсона, что юноша в шоке, его надо доставить к тетушке – госпоже Лиркиной.
Самсон не противоречил, понимая, что друг его лжет во благо. Стажера переполняла благодарность к коллеге, хотя никакого заговора макаровских извозчиков и не обнаружилось, а пьяный кучер был найденовским. Он был счастлив, что едет в безопасной медицинской карете, что рядом с ним заботливый доктор, рассказывает о своих героических подвигах… Сейчас карета возвращалась с вызова, где доктору пришлось освобождать детские головы, застрявшие в перекладинах никелированной кровати. Добро бы один ребенок попал в переделку, а то только освободили малыша, как и старшенький вздумал повторить его подвиг. Доктор категорически уверял, что в подобных случаях следовало бы обращаться к пожарным, а не эксплуатировать медиков… Наконец карета остановилась, и Самсон, бережно поддерживаемый Фалалеем Черепановым, ступил на обледенелую твердь тротуара.
Аптека госпожи Лиркиной была уже закрыта для посетителей, но Черепанов не смутился. Пока Самсон бессмысленно пялился на витрину, уставленную грушевидными, подсвеченными сзади сосудами с красной водой, своим жутким, таинственным видом походившими на реторты средневековых алхимиков, пока он изучал подсвеченную золотистую табличку с надписью «Аптека Pharmacie», Фалалей поблагодарил эскулапа, сунув ему зелененькую, и дождался, когда карета тронется с места. Затем, ухватив Самсона за рукав, шагнул к дверям, украшенным двуглавым гербом, и со злостью нажал на кнопку звонка.
Через минуту-другую за дверьми послышались легкие шаги.
– Римма Леонидовна, откройте, не бойтесь. Нам нужна срочная помощь.
После паузы, заполненной скрежетом замка и отодвигаемой щеколды, дверь приоткрылась. В образовавшейся щели показалась стройная молодая женщина в цветастой шали, накинутой на темное домашнее платье. Она поднесла к глазам руку козырьком и всмотрелась в поздних посетителей. Только после этого откинула дверную цепочку и, впустив гостей, осведомилась строго:
– Чем могу служить, господа?
Самсон непроизвольно отшатнулся от Фалалея и выпрямился: перед такой красавицей ему не хотелось выглядеть инвалидом, а если она и вправду сестра злобного музыкального обозревателя Лиркина, можно навеки стать редакционным посмешищем.
– Дорогая Римма Леонидовна, – Черепанов расплылся в улыбке, – мы боимся инфлюэнцы, полгорода подкосила, проклятая. Готовы выпить по литру спасительных лекарств, тем более приготовленных вашими нежными ручками.
Аптекарша немного успокоилась. В ее практике случалось, что в поздний час в аптеку заглядывали и хулиганы. Потому за шалью, которую она придерживала у пояса, прятался на всякий случай браунинг. Хозяйка перевела волоокий взор на Самсона – от него веяло свежестью, морозом, юностью.
– Прошу вас, присядьте, – мелодично отозвалась она, заметив возрастающее восхищение в мужских глазах, и указала свободной рукой на мягкие кресла и шестигранный столик на витой ножке в углу освещенного электрическим светом холла. – Я сейчас вернусь.
Она удалилась скользящей походкой, плавно покачивая стройными бедрами, и журналисты рухнули в кресла, вытянув ноги, натруженные за день.
– А ты ей понравился, – шепнул Фалалей. – Где мои девятнадцать лет?
– Недаром Константин Петрович ее с Суламифью сравнивал, – так же шепотом отозвался стажер, настроение которого заметно улучшилось.
– Интересно, наведывается ли к ней мудрый Соломон? – Фалалей покосился на дверь. – Хочешь, расскажу анекдот? Идет судебный процесс. Судятся еврей с армянином. А журналиста в зал не впустили. Стоит он у дверей и мается – кто выиграет тяжбу? Из зала заседаний выходит судья, журналист у него спрашивает: «Ну как? Что решил суд? » А судья отвечает: «Как что? Дали пятнадцать лет прокурору!» Ха-ха-ха…
Римма Леонидовна вплыла в холл с фарфоровой вазой в одной руке и с вечерней газетой в другой.
– Милостивые господа! – Прекрасная аптекарша раскрыла вишневые медоточивые уста, оттененные сверху черным пушком. – Мне нужно время приготовить лекарства. Чтобы не скучать, почитайте газету. И начинайте профилактику инфлюэнцы. В этих плодах содержатся живительные вещества, лучшее средство от простуды.
Она поставила вазу на стол прямо перед Самсоном. Он, подобравшись, сидел прямо и растерянно глядел на хозяйку. В углублении вазы, в белоснежной ее впадине лежали очищенные апельсины…
– Мой брат тоже пишет в одно издание. – Римма Леонидовна стрельнула увлажнившимися глазами на Самсона, видимо, довольная растерянностью юноши. Она привыкла к восхищению мужчин, но такие красивые, такие породистые, такие преисполненные жизненной мощи и энергии встречались на ее пути нечасто. – Но оно не для мужчин, слишком слащавое.
Шаль на плечах новоявленной Суламифи уже отсутствовала, и мужчины смогли оценить красоту ее телесных форм, умело подчеркнутую портнихой. Римма Леонидовна удалилась в свои колдовские апартаменты, и за ее спиной Фалалей хитро подмигнул стажеру.
– Ишь ты, знаток прессы выискался, – зашипел фельетонист, когда шаги Риммы затихли, – как бы она запела, если б узнала, что и мы во «Флирте» подвизаемся! Бери апельсинчик!
– Ни за что! – ужаснулся Самсон. – А вдруг она нас узнала? А вдруг она специально начинила их иголками?
– Чего это ты, брат, взбесился? – Фалалей пожал плечами и протянул руку к золотистому шару, источающему соблазнительный аромат. – Нельзя быть таким впечатлительным! Забудь!
– Меня-то она не знает, – зашипел Самсон, выхватывая из руки друга апельсин, – а вас-то, может, ей братец на улицах показывал! Остерегитесь!
– Да ну тебя, запугал совсем, – Фалалей обиделся. – Впрочем, давай ради приличия хотя бы по одному возьмем. Я тоже в карман засуну, а потом исследую… Самое главное, – продолжал он, шурша газетными страницами, – про замороженную Эльзу еще ничего не написано. В полицейской хронике две строки: найдено мертвое тело мещанки Е. М. на Куликовом поле. И все.
– А при чем здесь хроника?
– Как при чем? Ты забыл, что ли? Или действительно сотрясение мозга схлопотал? Мы же собираем материал для твоей журнальной публикации! Затем сюда и приехали! А Римма может знать об Эльзе кое-что пикантненькое.
– И как же вы это выясните?
Увидев Римму, юный провинциал уже не испытывал уверенности в том, что найденная на Куликовом поле Е. М. не его тайная жена! Такая обворожительная женщина, как Эльза Куприянская, несомненно, водила знакомство с подобными Римме женщинами – эффектными, отважными, современными.
– Что-то неладно на извозном дворе Макарова. – Фалалей, не ответив Самсону, оторвался от газеты. – Здесь написано, что вчера Макаров до полусмерти избил жену. Ревнует, что ли?
– Современные мужья совсем потеряли человечий облик. – Римма Леонидовна с пузырьками на серебряном подносике бесшумно возникла в дверях. – Макаров избил беременную жену, и она выкинула.
– Действительно? – Черепанов бросился навстречу Римме, галантно освобождая ее от подноса. – А я думал, от плода другими способами избавляются.
– Да, народ дикий, – заметила мягко Римма. – Грамотные люди, и мужчины, и женщины, чтобы решить эту проблему, обращаются за порошками в аптеку.
– Я в курсе, – Фалалей приятно улыбнулся, ставя подносик с лекарствами на стол, – моя подружка мадемуазель Медяшина рассказывала. И вашу аптеку хвалила.