– Не важно, я фигурально, – заявил он. – Художественному мышлению не прикажешь. Если уж оно есть, то выдает только образы, метафоры, гиперболы. Короче, я хочу подать иск в суд на эту эротоманку.
Госпожа Май многозначительно улыбнулась.
– Дорогой мой, – подмигнула она заигрывающее, – вы должны радоваться, что женщины сходят по вам с ума.
– А я не радуюсь! Не радуюсь! – Театральный обозреватель вскинулся, но с места, по счастью, не сдвинулся. – Мне не нравится, когда меня откровенно насилуют всякие образины!
– Вы преувеличиваете, друг мой, – госпожа Май миролюбиво улыбнулась. – Я ведь видела даму, она весьма аппетитная.
– Аппетитная! И это вы заявляете мне, знатоку изящного, ценителю балета и театра! Колода, и больше ничего!
– Насчет фигуры ничего не скажу, оплыла немножко. Но, полагаю, в юности могла соперничать с синьориной Леньяни.
– Ерунда! Я Пьерину Леньяни, как вас сейчас, вблизи видел! Ни капли сходства! Ни в лице, ни в фигуре!
– Ну и что? – возразила Ольга Леонардовна. – Не сошелся же свет клином на Леньяни! Жизнь не остановилась!
– Нет, остановилась, – упрямо возразил Си-неоков. – Лучше Пьерины не было и не будет. Впрочем, если бы вы разбирались в искусстве балета, вы бы сами стали театральным обозревателем. Но это к делу не относится. Мое первое и последнее требование – в судебном порядке, как и полагается в демократической стране, наказать эту колоду за попытку изнасилования журналиста при исполнении им служебных обязанностей.
– Вы полагаете, в уголовном уложении есть соответствующая статья? – Ольга Леонардовна с сомнением покачала головой.
– Вот пусть господин Либид меня и просветит, да иск поможет составить. Он же помощник присяжного поверенного, если мне память не изменяет.
– Договорились. Как только объявится, изложу ему суть случившегося. Вы довольны?
– Да, вполне. – Голос Синеокова прозвучал победно.
– Я сама жду господина Либида с нетерпением, – осторожно призналась госпожа Май. – Мне тоже нужна юридическая помощь по оформлению иска. За разгром редакции.
Синеоков воззрился на прекрасную редакторшу, челюсть его непроизвольно отвисла.
– Я имею опыт судебных тяжб, – проворковала она, – и у меня есть свидетели погрома.
– Понимаю, – театральный обозреватель съежился, – вы хотите сказать, что дело мое безнадежное? Что у меня свидетелей нет…
– Утро вечера мудренее, голубчик. Ступайте домой. Отдохните. Приведите себя в порядок. Остальное решим потом.
Синеоков поднялся и бочком двинулся к выходу. В дверях он столкнулся с господином Лиркиным. Оба церемонно раскланялись. И Синеоков исчез в коридоре.
– Что вам угодно, господин Лиркин? – ледяным тоном осведомилась госпожа Май. – Я вас не приглашала.
– А вы что – министр? – визгливо ответил вопросом на вопрос Лиркин и без приглашения прошел к столу редакторши и хлопнулся на стул. Бледный, с трясущимися губами, он с видимым усилием сдерживал клокотавшую в нем ярость.
– Излагайте суть вашего вопроса кратко.
– Кратко? Извольте. Как прикажете понимать? – Музыкальный обозреватель угрожающе воздел волосатый палец к потолку. – Когда вы устраиваете облаву на меня, нанимаете банду извозчиков, пытаетесь выжить меня из редакции, потакая замыслам завистников и бездарей, я терплю. Но когда вы, откликаясь на призывы черносотенцев, преследуете беззащитных женщин? Да еще в храме?
– Вы случайно не пьяны, господин Лиркин? – свирепо воззрилась на посетителя госпожа Май. – Что вы несете?
– Не притворяйтесь! Я все знаю! В этой стране невозможно жить! Обкрадывают, гонорар не доплачивают, да еще покушаются на жизнь! Преследуют целыми бандами! И как вам удалось так быстро их сколотить? И кто ими руководит, признайтесь? Кто тайный вожак? Платонов? Почему он всегда ходит в смазных сапогах?
– Видимо, битва с извозчиками повредила-таки ваш рассудок. – Ольга Леонардовна недобро прищурилась. – Не обратиться ли вам на одиннадцатую версту?
– Меня? В сумасшедший дом? – Лиркин вскочил и безумным взглядом обвел приемную. Однако все, способное проломить голову наглой редакторше, было предусмотрительно убрано подальше. – Я обращусь к международной общественности и выведу вас на чистую воду. Вы не заставите меня молчать!
– Орите сколько хотите, – грубо оборвала очередного истерика госпожа Май, – только сперва изложите существо дела.
– Излагаю. – Лиркин зловеще оскалился и снова сел. – Сегодня днем в Спасо-Бочаринской церкви ваши громилы, Братыкин и Шалопаев, покушались на жизнь моей сестры Риммы. Уверен, рядом затаился и Фалалей.
– Вполне возможно. Они уже целую неделю готовят материал в номер, – отрезала госпожа Май. – А вовсе не охотятся за вашей сестрой.
– Вы думаете, что вы всех умнее? – не сдавался Лиркин. – Напрасно. Они подожгли Риммочку по вашему наущению.
– Зачем мне поджигать вашу сестру? – брезгливо скривилась Ольга Леонардовна.
– Чтобы запугать меня! Прямо не удалось, так шантажируете через беззащитных женщин. Причем среди бела дня. Потому что среди ночи ничего у вас не получилось. – Господин Лиркин, сидя на стуле, раскачивался всем корпусом из стороны в сторону, его волосатый палец вычерчивал в воздухе неровные дуги. – Выкусили? Рассчитывали, что под покровом ночи беззакония творить легче? Просчитались!
– А откуда ваша Римма знакома с Самсоном? – недоуменно подняла взор госпожа Май. – Братыкин, да, он вашу красавицу снимал для обложки…
– Не притворяйтесь! – снова зашипел Лиркин. – Вы сами их туда отправили. Самсон ваш и дурак Фалалей вломились в аптеку среди ночи. Хорошо, что у Риммочки есть оружие. Они испугались.
– А вы не допускаете, что им потребовалось лекарство? – язвительно спросила редакторша, ибо вспомнила о медицинском пузырьке на подоконнике в буфетной.
– Вы меня за идиота держите? – взвился Лиркин. – Они специально свои личности скрывали. Но Риммочка, увидев в церкви, как Самсон шепчется с Братыкиным, догадалась, что и он из «Флирта». А когда она описала мне ночных визитеров, я сразу понял, что вторым был Фалалей! Он, кстати, еще наврал ей, что он сожитель покойной. А старухи церковные сказали бедной моей девочке у гроба, что сожителем покойной был приказчик из мясной лавки. Это как вы объясните?
– Никак, – отрезала, потеряв терпение, госпожа Май. – Полагаю, вам пора жениться. Тогда и успокоитесь.
– Не дождетесь! – Лиркин хлопнул ладонью по столу. – Я не собираюсь плодить нищих детей. Я должен еще написать две летописи. Летопись музыкальной жизни России и летопись преступлений царского режима.
– Бог в помощь, – зевнула Ольга Леонардовна. – Аванс нужен?
– Не откажусь. – Лиркин приосанился.
Ольга выдвинула ящик, в котором поверх бумаг лежали ведомость и несколько купюр. По своему опыту она знала, что этот инструмент управления журналистской братией действует безотказно.
– Расписывайтесь, – велела она. – Завтра чтоб был готов отчет о концерте Скрябина.
Господин Лиркин передернул плечами, расписался, забрал деньги и с оскорбленным видом покинул приемную.
Ольга Леонардовна Май дважды налила в рюмку коньяк, выпила и, расслабившись, откинулась на спинку кресла. Она прикрыла глаза. Сколько сил нужно, чтобы справляться с мужским бедламом, держать журнал на плаву, концы с концами сводить.
Легкое покашливание заставило ее приподнять ресницы. На пороге топтался Данила.
Не меняя положения тела, госпожа Май жалобно спросила:
– А Фалалей с Самсоном опять куда-то закатились? Не являлись?
– Еще не изволили приходить, барыня, – осторожно ответил конторщик. Он выжидательно смотрел на хозяйку, будто собирался сказать еще что-то важное
– Ну что, Данила, на сегодня все?
– Не сердитесь, драгоценная, но там вас еще один посетитель дожидаются. Уж с четверть часа томятся. – Он понизил голос и одними губами произнес: – Из полиции.
Верный слуга плотоядно уставился на хозяйку. На лице его застыло предвкушение чего-то особенного – ему всегда нравились внезапные метаморфозы госпожи Май. И жесткая, прямая, с приподнятым волевым подбородком и усталыми глазами – Ольга Леонардовна переменилась в три мгновения. С кресла поднималась, плавно поводя плечами, беззащитная застенчивая красавица, трогательная улыбка играла на ее губах, круглый подбородок, на котором обозначилась крохотная ямочка, был опущен, в глазах появилось томное выражение…