Вспоминая и размышляя, Самсон потерял счет времени.
Данила уже давно прикорнул на своем сундучке, как верный пес у дверей. Ни единого звука не доносилось и с половины госпожи Май. Либо Самсон не расслышал, как она провожала господина Либида после позднего ужина, либо тот ушел через черный ход.
Впрочем, господин Либид всегда умел исчезать бесследно, необъяснимым образом. Как тогда, в день приезда в столицу, на вокзале… Не его ли Ксения-Джульетта назвала Сатаной? И почему Ксения явно перебила Самсона, не дала ответить господину Горбатову? Почему употребила зловещее слово «Сатана»?.. Про Сатану вроде что-то было в одном из безыскусных посланий, пришедших в редакцию для Самсона. Неужели у маленькой девочки хватило духу сочинить и отослать любовное письмо? Но то письмо подписано – ваша А. Значит, не Ксения. Она скорее подписалась бы Джульетта, или Д. , раз уж шекспировская чепуха так забила детскую головку… Или… А если Ксения – иначе Аксинья?
От неожиданности Самсон сел на постели. Он смотрел невидящими глазами в пространство перед собой. Если его догадка верна, то откуда же девчонка узнала, что он квартирует в редакции журнала?
Хотя Данила, не жалея дров, протопил печи на ночь, все-таки под одеялом было теплее. Обняв голые плечи, Самсон протопал босиком к подносу с остывшим ужином. Напряженная умственная деятельность, лишившая его сна, возбудила волчий аппетит. Он механически сжевал все, что лежало на подносе, и нырнул под одеяло… Проклятая бессонница! В голове юноши проносились яркие картины, и среди разномастных впечатлений столичной жизни перед его мысленным взором назойливо мельтешила дважды виденная им вывеска: один раз во время странствий по городу с Фалалеем, второй…
Когда за окном раздался гнусный звук дворничьего скребка, Самсон встал, зажег свет и достал из внутреннего кармана сюртука подаренную Джульеттой-Ксенией фотографическую карточку синьорины Леньяни. Чем дольше он вглядывался в портрет таинственной балерины, тем более ее лицо казалось ему знакомым.
Он оделся, посетил умывальную, долго держал голову под ледяной струей. Потом вернулся в буфетную, отыскал лист бумаги, взял ручку – теперь он твердо знал, о чем будет писать для следующего номера журнала «Флирт». Наступал четверг, а в пятницу утром материал обязательно надо сдать госпоже Май.
Не один лист бумаги испортил Самсон, а все еще не переступил первую страницу… Он слышал за дверью осторожные шаги Данилы, покашливания и легкие постукивания молотком. Тюкая шваброй, прислуга убирала полы. Вскоре в дверь просунул голову Данила с требованием отправиться завтракать на половину госпожи Май. Самсон повиновался.
Госпожа Май, ласковее и мягче, чем обычно, пыталась вовлечь юношу в разговор, но поняла, что ее старания бесполезны. Она отпустила юношу с миром, ибо весь вид его свидетельствовал, что он в лихорадочном состоянии, бессмысленный его взгляд был обращен куда-то внутрь, – начинающий журналист обдумывал рождающийся в голове текст.
Вернувшись в буфетную, Самсон устремился к бумаге и карандашу… Весь день писал и почти не ел. Опытная госпожа Май не мешала творческому процессу и послала стажеру ужин в буфетную. Только к полуночи Самсон поставил в своем творении последнюю точку.
Обессиленный, он упал, не раздеваясь, на ложе и мгновенно погрузился в сон.
Очнулся он только в пятницу утром – и довольно поздно. От немилосердных тычков Данилы, который бурчал, что завтрак остыл и скоро редакционный сбор по номеру.
Приведя себя в порядок, Самсон ужаснулся: а где же его труд? Хитрый Данила подмигнул ему и сообщил, что материал за завтраком уже читала госпожа Май. И осталась довольна. А завтракала она с самим господином Арцыбашевым!
От сердца Самсона отлегло.
Юноша покинул свое убежище и едва ли не сразу столкнулся с Фалалеем.
– Ну, брат, ты и дрыхнуть, – хохотнул фельетонист, – я уж пытался нос сунуть к графинчику, да Данила меня шуганул. Завел ты себе Цербера… Ты статью написал?
– Написал, – ответил Самсон, стоя в дверях и наблюдая, как Фалалей ловко достает потаенный графинчик и наливает в рюмку живительный напиток. – Вчера весь день корпел. А ты?
– Я тоже вчера строчил. Не знал уж, что и выдумать о злодейке Бетси. – Фалалей ухмыльнулся. – Ольга Леонардовна связала меня по рукам и ногам. Сам слышал, о князе Темняеве писать мне запретила. Но я все-таки его туда ввернул… Ты про пирожные не забыл?
– Про какие пирожные?
– Вижу, брат, не выполнил ты своих обязательств перед клиентом. Попробуй все-таки вставить пару слов, чтоб кондитерщика ублажить. Ему же реклама нужна, как ты не понимаешь. И кредит тебе будет открыт всегда.
– Эх, забыл, – Самсон почесал затылок, – не до пирожных было. Хотя, постараюсь еще словцо втиснуть.
– Давай! – взбодрившийся Фалалей хлопнул друга по плечу. – Пойдем, там уже все в сборе!
Молодые люди вошли в сотрудницкую. За большим столом, вновь установленным у окна, на своем обычном месте сидел Антон Треклесов. Он беседовал с Мурычем, тот при виде Самсона приветственно поднял руку, но не встал. Возле другого окна Сыромясов перелистывал журнал парижских мод, давая пояснения Але, которая выглядела свежее, чем обычно. Особенно был ей к лицу ажурный белоснежный воротничок, пришитый к стоечке и обнимающий шею. На подоконнике примостился Платонов, черкая на колене грязный, недоделанный, как обычно, перевод. Два разбитых венских стула валялись в углу, прикрытые скатеркой. Театральный обозреватель сидел на стуле у печки, здесь, правда, в кресле, в прошлый раз размещался господин Либид. Сам Эдмунд отсутствовал.
Из соседнего смежного закутка несся торопливый стук печатной машинки.
– Всегда все в последний момент, – проворчал Треклесов, указывая Самсону и Фалалею на уцелевшие стулья. – Лиркин мог бы еще вчера свой шедевр напечатать. С голоса диктует. Гений…
– Вчера Ася занималась другими срочными материалами, – защитил девушку Мурыч, – мой очерк печатала, Астростеллу да еще эту, «Энциклопедию девушки»…
Самсон сел поближе к Мурычу.
– Хотите свежий анекдот? – возвестил громогласно Фалалей. – Только вчера услышал. Два приятеля, один зовет другого в бордель. Тот возражает: «Я женат». – «Помилуй, – удивляется другой, – разве ты не можешь отобедать в ресторане потому только, что у тебя дома есть кухня?»
Мужчины засмеялись. Аля презрительно фыркнула, демонстрируя нетерпимость к пошлости.
– Господин Мурин, – Самсон склонился к уху репортера, – прошу вас об одолжении. Ваш друг господин Горбатов сказал мне, что у него в сейфе хранится пистолет.
– Знаю, – шепотом ответил Мурыч, глядя на дурачащегося Фалалея.
– Так позавчера его племянница Ксения призналась мне, что тайник обнаружила.
– Понял, – Мурыч кивнул, – сообщу, по-дружески рекомендую перепрятать. Оружие надо держать от детей подальше.
Стажер вздохнул. Вторые сутки он трясся от страха, что его Джульетта стащит пистолет и в кого-нибудь пульнет. Слава Богу, девочка не зачислила в злодеи Синеокова. Пожалуй, именно театральный обозреватель во время своего визита к госпоже Горбатовой и проболтался о том, что Самсон служит в редакции, а если Ксения подслушивала, то и сообразила послать любовное письмецо на редакционный адрес…
– Прошу тишины! – госпожа Май, возникнув на пороге сотрудницкой, властно захлопала в ладоши. – Все в сборе?
– Господин Либид отсутствует, – мрачно сообщил Мурыч и встал со стула, освобождая его для начальницы.
Госпожа Май, в строгом английском костюме брусничного цвета с искрой, подтянутая, свежая, с чудной эмалированной брошью на высокой стойке крепдешиновой блузы, держала в руках пачку исписанных листов. Она повелительно кивнула на Асин закуток, где вовсю стрекотала машинка, – и Фалалей молниеносно метнулся туда. Через миг пунцовые Ася и Лиркин, не смея пренебречь зовом госпожи Май, выскочили в сотрудницкую.