– Бушлат, хм? Скажи пожалуйста, неужели ради него ты забросила свою куртку с «Харлей-Дэвидсоном»?
– Можно подумать, ты лучше. Уже забыла про свою красную замшевую куртку с ковбойской бахромой?
Я улыбнулась, почувствовав эту всегда исходившую от Ди непринужденность, хотя думала о матери.
– Слушай, милая, я как раз собиралась звонить тебе утром. Я сегодня уезжаю на остров повидать бабушку. Она прихворнула. – Подумав, что Ди может решить, будто бабушка при смерти, рассказала ей все как есть.
– Черт, вот дерьмо! – вырвалось у Ди.
– Ди! – возмутилась я, но она действительно поразила меня. – Такие слова тебя не красят.
– Знаю. И, могу поспорить, ты такого ни разу в жизни не говорила.
– Слушай, я не собираюсь читать тебе мораль, – вздохнула я.
Ди на мгновение замолчала.
– Ладно, считай, я ничего не говорила, но бабуля тоже выкинула фокус. Зачем она это сделала?
Проницательная во всех остальных случаях, Ди воспринимала свою бабушку как замечательную, впавшую в детство эксцентричную натуру. Я подумала, что это может раз и навсегда поколебать ее иллюзии.
– Понятия не имею, – ответила я. – Самой хотелось бы знать.
– Ты будешь за ней ухаживать, правда?
Я закрыла глаза и увидела мать в штормовой палатке, сразу после смерти отца. Была прекрасная солнечная погода.
– Постараюсь.
Закончив разговор, я села за стол и уставилась на осколки зеркала и кусочки яичной скорлупы, которыми обклеивала ящик, прежде чем забросила работу.
Однажды я выразилась, как Ди. В прошлом декабре, когда она была дома. Я принимала душ, а Хью, раздевшись, прокрался в ванную и обнял меня сзади, причем до смерти перепугал – настолько, что, дернувшись, я сбила стоявший на полочке шампунь.
– Черт, вот дерьмо! – выругалась я, что было на меня не похоже. Эти слова не из моего лексикона. Не знаю, кто больше удивился – я или Хью.
Хью рассмеялся:
– Вот и правда. Мне чертовски тебя хотелось.
Я ничего не ответила, даже не обернулась. Пальцы Хью легко касались моих сосков. Я услышала, как он тихонько урчит. Я хотела его оттолкнуть, но он успел войти в меня. Застыв, я стояла под струями воды и, должно быть, напоминала ствол дерева, медленно обращающегося в камень.
Через несколько минут дверца душа открылась и закрылась. Он ушел.
Несколько дней после произошедшего я пребывала в каком-то злобном настроении и честно, изо всех сил старалась избавиться от него. Несколько раз я забиралась в душ вместе с Хью, извиваясь в каких-то немыслимых йогических позах. Один раз от ручки душа у меня даже осталось на спине красное пятно – татуировка, замечательно напоминавшая раздавленную птицу.
Как-то, пока Ди бродила с подружками по рождественским распродажам, я заглянула в офис Хью после того, как ушел последний пациент, и предложила заняться любовью у него на диване, и, думаю, мы бы занялись, не зазвони телефон. Некто пытался покончить с собой. Пока я добиралась домой, настроение окончательно испортилось.
На следующий день Ди возвращалась в колледж.
Я смотрела, как ее машина выкатывается по подъездной дорожке на улицу. Когда она скрылась из виду, я вошла в дом, поразительно покойный и тихий.
Такое же безмолвие царило теперь и в мастерской. Я взглянула на застекленный потолок. Он был оклеен листьями вяза, сквозь которые пробивался густой желтовато-серый свет. Дождь и ветер стихли, и я впервые услышала тишину, окутавшую меня плотной пеленой.
С улицы донесся шум покрышек. Это был Хью на своем «вольво». Дверца машины громко хлопнула, и я почувствовала, как стены дрожью отозвались на этот звук. Когда я начала спускаться, тень проведенных вместе лет как будто заполонила дом, была повсюду, и мне показалось странным, как любовь и привычка смогли превратиться в такое подобие жизни.
Глава четвертая
Ступая на борт парома, я на мгновение замешкалась – мое внимание привлекла светлая полоса, тянувшаяся через Бычью бухту. С полдюжины больших белых цапель с низкими горловыми криками взлетели с болотной травы. Идя вдоль борта, я следила за ними через иллюминаторы: привычно вытянувшись лентой, они пересекли бухту, а затем дружно повернули к острову Белой Цапли.
На самом деле паром был переделан из старого понтона под названием «Прилив». Я запихнула чемодан под грязно-белый кондиционер, находящийся под двумя часами, показывающими время приливов и отливов. Потом присела на скамью. Хью договорился с шофером, чтобы тот подбросил меня из аэропорта до парома, причаливавшего в Оуэн-доу. Я только-только поспела на последний дневной рейс. Было четыре часа.